– Чересчур быстро гнать не могу! – предупредил пилот. – В ту сторону – ни-ни!
Однако вскоре, в то время как скоростной глиссер несется навстречу жидким, текучим далям, мать подойдет поцеловать его перед сном, а ему так нравится встречать ее бодрствующим, отчетливо отвечать: «И тебе доброй ночи, мама», – перед тем, как она уйдет!
Ну нет, до ее появления он не уснет. Не уснет…
Изрядно хмельная, Синель, пошатываясь, вывалилась из дверей «На всех парусах», заметила Чистика и замахала ему рукой:
– Эй ты! Ты, малый! Я тебя вроде знаю?
Стоило Чистику улыбнуться и помахать ей в ответ, Синель пересекла улицу и подхватила его под локоть.
– Ты же у Орхидеи бывал. Точно бывал. Много раз, и по имени я тебя помню. Наверняка. Как оно там… счас, счас само вспомнится. Слышь-ка, ты, часом, на меня не в претензии, а?
Подыгрывать в подобных случаях Чистик выучился с малолетства.
– Не-е, что ты, какие претензии? Фартово сработала. Бокальчик тебе поставить? – предложил он, ткнув большим пальцем за спину, в сторону «На всех парусах». – Бьюсь об заклад, вон там найдется уютный, тихий уголок!
– О, малый, правда? – Повиснув на его руке, Синель двинулась следом, прижалась бедром к его бедру. – Как тебя звать? Меня – Синелью. Я ж и тебя знать должна вроде бы, только, вишь, голова… совсем не соображает… а мы ведь на озере, да?
Оглядевшись, Синель звучно высморкалась при помощи пальцев.
– Воды уйма… я в конце одной из этих вот улиц видела… только, знаешь, друг, мне ж надо до ужина к Орхидее вернуться, а там и в большой зал пора. Не свезет – она, чего доброго, велит Окуню меня за порог вышибить.
Чистик искоса взглянул ей в глаза.
– Вот слово-лилия, Дойки? – спросил он, переступая порог «На всех парусах». – Ты ничего не помнишь?
Синель, уныло кивнув, плюхнулась за ближайший столик. Огненные кудряшки ее тряслись мелкой дрожью.
– Ага… и колотит ишь как… совсем развезло. У тебя нюхнуть нет?
Чистик отрицательно покачал головой.
– Всего понюшка, и целая ночь задаром, а?
– Да дал бы, если б была, но нету же, – ответил Чистик.
К их столику, сдвинув брови, подошла буфетчица.
– Веди-ка ее еще куда-нибудь.
– «Красный ярлык» и воды, – распорядилась Синель. – И не смешивать.
Буфетчица выразительно покачала головой:
– Я и так налила тебе больше, чем следовало.
– А я все деньги тебе отдала!
Чистик выложил на стол карточку.
– Открой-ка мне счет, дорогуша. Зовут меня Чистиком.
Хмурая гримаса исчезла с лица буфетчицы, словно по волшебству.
– Слушаюсь, сударь.
– Мне принеси пива. Лучшего. Ей – ничего.
Синель протестующе подняла брови.
– Я тебе где обещал бокальчик? На улице, так? А сейчас мы на улице? Нет.
Махнув рукой, Чистик отослал буфетчицу.
– Вот как тебя звать! – торжествующе воскликнула Синель. – Чистик! Говорила же, вспомню!
Чистик склонился к ней:
– Патера где?
Синель утерла запястьем нос.
– Патера Шелк. Ты уехала сюда с ним. Куда его подевала?
– А-а, да… да. Помню такого. Он заходил к Орхидее, когда… когда… Чистик, мне нюхнуть надо. Страсть как надо. Деньги у тебя есть. Ну, пожалуйста, а?
– Потерпишь минутку, может, и угощу. Мне еще пиво не принесли. А пока слушай меня внимательно. Ты здесь сидела какое-то время. Лакала «Красный ярлык». Верно?
Синель кивнула:
– Мне стало так…
Чистик до боли стиснул ее ладонь.
– Брось на жалость давить. До этого ты где была?
Синель тихонько икнула:
– Я все расскажу, всю правду. Только толку в ней никакого. Бред один. Если расскажу, понюшку мне раздобудешь?
Чистик сощурился:
– Говори живей. Послушаю, тогда и посмотрим.
Буфетчица поставила перед ним запотевший бокал темного пива.
– Лучшее. Самое холодное. Еще что-нибудь, сударь?
Чистик в нетерпении мотнул головой.
– Поднялась я, лохмать его, жуть как поздно, – заговорила Синель, – потому что с вечера гостей было валом, понимаешь? Просто на редкость. Только ты, Ухорез, не пришел. Вот видишь, теперь я тебя точно вспомнила. Жаль, тебя вчера не было…
– Знаю, – зарычал Чистик, вновь больно стиснув ее ладонь. – Сам знаю, что вчера туда не заходил. Дело говори!
– А еще надо было одеться, потому как нынче же похороны. Орхидея велела всем быть. Вдобавок я и тому долговязому авгуру обещала прийти… – Запнувшись, Синель снова икнула. – Как его звать, Ухорез?
– Шелк, – напомнил Чистик.
– Ага, верно. Шелк. Достала я из сундука лучшее черное платье – вот это, видишь? Оделась, в порядок себя привела. Из наших уйма вместе идти собирались, только меня не дождались, ушли уже. Пришлось их одной догонять. Можно мне чуточку, Ухорез? Всего глоточек, а? Пожалуйста.
– Ладно уж.
Чистик придвинул к ней через стол запотевший бокал, и Синель, отхлебнув пива, утерла губы запястьем.
– Вообще-то одно с другим лучше бы не мешать, а?
– Я осторожно…
Хмыкнув, Чистик забрал у нее бокал.
– Так. Ты отправилась на похороны Дриадели. Дальше что?
– Да, точно. Только прежде нюхнула как следует. Все, что оставалось, – раз, и нету. А как бы сейчас пригодилось…
Чистик глотнул пива.
– Ну, значит, пришла я в тот мантейон, а Орхидея с остальными уже там. Уже начали, но я нашла себе место, села, а потом… а потом…
– Что потом? – поторопил ее Чистик.
– Поднимаюсь, гляжу – все уже разошлись. А я только в Окно смотрела, понимаешь? Смотрю, а там просто Окно, и вокруг ни души, кроме парочки тех старых дамочек, а больше никого… никого… ничего…
Всхлипнув, Синель неудержимо расплакалась; широкие, плоские скулы ее заблестели от горячих слез. Чистик, пошарив в кармане, сунул ей не слишком чистый носовой платок.
– Спасибо, – пробормотала Синель, утирая глаза. – Я так перепугалась… и до сих пор боюсь. Ты небось думаешь, будто тебя боюсь, но знаешь, как здорово, когда рядом хоть кто-то есть… когда выговориться можно… хотя откуда тебе знать?
Чистик озадаченно почесал в затылке.
– Так вот, вышла я наружу, понимаешь? Гляжу, вокруг вовсе не город, не Солнечная улица и не одна из других, а те края, куда я маленькой бегала за жерухой, и нет со мной никого. Нашла то заведение, с зонтиками, а под зонтиками – столики, выпила то ли три, то ли четыре порции, и тут прилетает эта громадная черная птица, прыгает вокруг, тараторит что-то, почти как человек. Я в нее стопочкой швырнула, и меня выставили.
Чистик поднялся на ноги.
– Ты в птицу стопкой попала? Э-э, лохмать твою, нет, конечно. Идем. Показывай, где тут это заведение с зонтиками.
Путь к киновии преграждал крутой склон, поросший кустарником. Карабкаясь вниз, Шелк расцарапал лицо и ладони, изорвал одежду о шипы и острые обломки