Дамский угодник (окончание)
Живая манера и драматический тон, в котором леди повествовала о своих злоключениях, искренне взволновали Чаллонера, с трепетом откликавшегося на каждый эпизод. Его фантазия, возможно, далеко не самая живая, восхищалась и сюжетом, и стилем в равной мере, однако рассудительность и природный скептицизм не позволяли ему поверить страдалице. Он только что услышал отличную историю, может быть и правдивую, но лично он в этом сомневался. Мисс Фонбланк была леди, а леди, конечно, вправе отклоняться от истины, но как может джентльмен сказать ей об этом? Постепенно он терял всякую решимость, но вот наконец совершенно пал духом, и еще долго после того, как она умолкла, он сидел, отвернувшись в тревоге, не в силах найти слов, чтобы поблагодарить ее за рассказ. Что и говорить, в голове у него было пусто, им владело только тупое желание убежать. От этого затянувшегося молчания, которое с каждой секундой делалось все более неловким, он очнулся, внезапно услышав смех своей собеседницы. Его самолюбие было задето, он повернулся к ней и посмотрел ей в лицо, их взгляды встретились, и в глазах ее он заметил искорку такого откровенного веселья, что тотчас же успокоился.
– Поистине, – проговорил он, – вы переносите выпавшие вам на долю несчастья, выказывая завидное присутствие духа.
– А разве нет? – воскликнула она, снова зайдясь самым заразительным смехом, однако после этого приступа веселья быстро пришла в себя. – Все это очень хорошо, – сказала она, кивнув ему с мрачным видом, – но я нахожусь в самом плачевном положении, выйти из которого, если вы откажете мне в помощи, мне будет весьма нелегко.
Стоило ей упомянуть о помощи, как Чаллонер снова впал в прежнее уныние.
– Я очень вам сочувствую, – промолвил он, – и, разумеется, я был бы чрезвычайно рад оказать вам помощь. Однако наша встреча столь необычна и удивительна, а обстоятельства, над которыми, уверяю вас, я не властен, лишают меня возможности… лишают удовольствия… Впрочем, – вдруг добавил он, несколько приободрившись при мысли об этом, – а что, если бы я передал вас под опеку и покровительство полиции?
Она положила руку ему на плечо, заглянула в глаза, и впервые с момента их встречи он с удивлением увидел, как краска сбежала с ее лица и она смертельно побледнела.
– Сделайте так, – произнесла она, – и – поверьте, я отвечаю за свои слова, – вы обречете меня на верную смерть.
– Господи помилуй! – вырвалось у Чаллонера.
– О! – воскликнула она. – Вижу, вы принимаете мой рассказ за пустую выдумку и недооцениваете опасности, которые мне угрожают: но кто вы, чтобы судить? Мои родные разделяют мои опасения, они тайно помогают мне, и вы сами видели, через какого посланца и в каком месте они предпочли снабдить меня средствами, потребными для побега. Признаю, вы храбры и умны и произвели на меня самое благоприятное впечатление, но почему вы считаете себя мудрее и проницательнее моего дяди, бывшего государственного министра, пользующегося расположением королевы и имеющего огромный политический опыт? Пусть я безумна, но неужели безумен и он тоже? А кроме того, позвольте мне рассчитывать на вашу помощь. Сколь бы странной ни показалась вам моя история, вы знаете, что многое в ней правда, и если вы, человек, слышавший взрыв и видевший мормона у вокзала Виктория, откажете мне в доверии и в помощи, то на кого же мне уповать?
– Так, значит, он дал вам денег? – спросил Чаллонер, которого с тех пор, как она упомянула о деньгах, только эта мысль и занимала.
– Кажется, я вас заинтриговала! – воскликнула она. – Но, говоря по правде, вы просто обязаны мне помочь. Если бы услуга, о которой я попросила, была тяжкой, подозрительной, даже необычной, я не произнесла бы более ни слова. Но чего жду от вас я? Чтобы вы совершили увеселительную поездку (за которую, если вы позволите, я заплачу сама) и передали от одной леди другой определенную сумму денег! Что может быть проще?
– Речь идет о значительной сумме? – спросил Чаллонер.
Она извлекла из-за пазухи сверток и, заметив, что еще не успела пересчитать, надорвала обертку и разложила на коленях немалое число банкнот Банка Англии. Чтобы провести ревизию средств, потребовалось какое-то время, ведь банкноты были самого разного достоинства, и, с учетом нескольких монет-соверенов, она сделала вывод, что вся сумма составляет немногим менее семисот десяти фунтов стерлингов. Вид такого сокровища незамедлительно произвел в уме Чаллонера революцию.
– И вы намерены, сударыня, – воскликнул он, – доверить такую сумму человеку, которого совершенно не знаете?
– Нет же, – с очаровательной улыбкой возразила она, – я уже достаточно вас узнала.
– Сударыня, – проговорил Чаллонер, – полагаю, я должен вам кое в чем признаться. Хотя я происхожу из знатного рода и, более того, являюсь по материнской линии одним из прямых потомков Роберта Брюса [13], не стану скрывать от вас, что дела мои чрезвычайно расстроены. Я в долгах, карманы мои почти пусты, коротко говоря, я дошел до такого состояния, когда крупная сумма денег становится для многих непреодолимым искушением.
– Разве вы не понимаете, – возразила юная леди, – что своей честностью избавили меня от последних сомнений? Возьмите эти деньги.
И с этими словами она сунула банкноты в ладони молодого человека.
Он так долго сидел, осторожно держа их на вытянутых руках, словно младенца у купели, что она вновь заразительно и мелодично рассмеялась.
– Умоляю вас, – произнесла она, – не медлите более, положите их в карман, а чтобы наше приятельство не омрачала даже тень неловкости, скажите, как мне обращаться к моему странствующему рыцарю, ведь иначе мне, говоря с вами, приходится прибегать единственно к местоимению, а это очень неудобно.
Если бы барышня просила взять у нее денег в долг, то простая житейская мудрость с легкостью подсказала бы молодому человеку решение, но под каким предлогом он мог бы отвергнуть столь великодушное доверие?