В конце дороги она, настроившись на сугубо серьёзное настроение, чтобы скрыть, как её смешат его вопросы, попеняла ему, что теперь он много чего знает о ней, а она…
Он снова пожал плечами.
— А у меня в жизни ничего интересного не было, — как-то даже обиженно ответил он. — Родился, в детсад не ходил, потому что рядом с бараком не было. В школу бегал, как все. Потом поступил на биофак, но не закончил, потому что не хотел на шее у матери сидеть. Сосед наш тогдашний, по бараку, взял с собой в ремонтную бригаду. Всё. С тех пор там и работаю.
«Хитрый! — усмехаясь про себя, отметила Нина. — Всю дорогу на меня потратил, а теперь и не спросишь, что мне интересно узнать про него. Или… Мы не первый и не последний раз гуляем. Значит, успею о нём узнать поближе… Это я… о чём думаю?..»
— Где там наши дети с мамой потерялись? — пробормотал между тем Николай, оглядывая видимое им пространство игрового парка.
Нина почувствовала, как её глаза просто-напросто оквадратились. И сил, чтобы их расслабить, нет. Наши?! Наши дети?! Сглотнула и решила промолчать.
Они побродили между участками с аттракционами некоторое время, прежде чем разыскали Марью Егоровну, которая стояла у заборчика вокруг автодрома. Дети азартно ездили на машинках, а управдомша подбадривала их, как и стоявшие тут же родители других детей. Кроме всего прочего, приближаясь к заборчику автодрома, Нина покачала головой: Марья Егоровна не только следила за Саней и Анютой, но успела ещё и познакомиться с теми взрослыми, которые наблюдали за своими детьми.
Небо совсем заволокло тучами, поэтому и Марья Егоровна, и дети неохотно, но согласились поехать домой. На этом решении настояла Нина. Николай — видела она — не хотел уезжать, пока работают аттракционы. Но в подступающих из-за туч сумерках, несмотря на постепенно вспыхивающие ярким светом парковые фонари, Нина начала видеть не то, что надо. Например, те самые смутно-светлые тени…
Всех троих: Марью Егоровну и детей — устроили на заднем сиденье и там же им раздали закупленные в парке вкусности. Нина от перекуса отказалась. Объяснила, что пока не хочется. И даже шутливо пожаловалась на эти вкусности, которые, по своей сути, являются воплощением поговорки «смерть талии». Но, кажется, Николай понял: она не хочет полдничать, сидя рядом с ним, у которого нет возможности поесть, и спокойно и даже с благодарностью принял это положение.
Мчались по темнеющему городу быстро. Пробок почти нет — воскресенье же, да ещё вечер… Так что на этот раз поездка заняла чуть меньше часа.
Приехав, дети вышли из машины счастливые и утомлённые, и Марья Егоровна пошла проводить Нину с ними до комнаты. Оказалось, это предлог, о сути которого не должен знать Николай.
Когда Нина отперла комнату и сходила за кошачьей коробкой к соседке Тоне, дети бросились к котятам, по которым соскучились, и Марья Егоровна вошла вместе со всеми.
— Есть время? — деловито спросила управдомша у Нины. — Поговорить?
Та смутилась. Кивнула.
— Садитесь. Чаю?
— Да нет, так посижу. На кухне, — чуть настойчиво сказала Марья Егоровна.
— Хорошо, — согласилась Нина, показывая на стулья. Настойчивость управдомши она поняла: та хочет поговорить так, чтобы дети не слышали.
Обе сели рядышком, и Марья Егоровна вздохнула, прежде чем начать. Или вдохнула как перед прыжком в воду?
— Ты моему Николаю не отказывай, если замуж позовёт, — быстро сказала она и склонилась к уху Нины, чтобы страстно зашептать: — Не отказывай. Знаю, что насчёт любви тут у вас пока не светится даже. Рано ещё. По времени-то. Но ведь… Привыкнете друг к другу — глядишь, и любовь появится.
— Марья Егоровна, — решилась после долгой паузы ошеломлённая Нина. — Я не понимаю. Николай — видный мужчина. Так почему же… я? С детьми?
Та снова вздохнула и объяснила:
— Он всегда деловой был, в отличие от братьев. Сколько мы ему девок знакомиться водили — не счесть. Он на них… чисто как на манекены смотрел. Смотрел, да будто не видел. А когда я ему недавно голову решила намылить разок, что меня без внуков оставляет, он мне вроде как свою эту… позицию высказал. Сказал — мол, собирается сначала крепость построить. Ну, в смысле — дом. А потом — деньжат поднакопить, чтобы основа для семейной жизни была. А в конце признался: мол, девки те ему неинтересны. Не то — вроде как. А тут… Он как тебя увидел, так ему уже никакой основы не надо, хоть и не скажу, что он нищий у меня. Никогда не видела, чтобы он так на женщину смотрел, как на тебя смотрит. Из-за тебя же в бараке торчит, как приклеенный. И детишки твои ему по сердцу — сама небось видела, как он с ними… Нина, ты уж не отказывай ему…
— Но… — неловко начала Нина. — Я ведь его совсем не знаю. Мы несколько вечеров погуляли — и всё. Помогает он мне в комнате — спасибо ему огромное, но… слишком уж всё это неожиданно, Марья Егоровна. Может, не спешить?..
— Так я и говорю! — обрадовалась управдомша. — Погуляете, поговорите, друг дружку узнаете. А там, глядишь, и слюбится! Давай-ка я тебе сейчас печку затоплю, а дальше ты уж сама. Пусть детишки в тепле спать будут!
Нина, нервно хохоча про себя, успокоенно осела. Первые слова Марья Егоровны о замужестве она восприняла так, что Николай вот прямо сейчас предложит ей руку и сердце… И только сейчас-то и выдохнула. Время есть. А там…
Марья Егоровна и в самом деле растопила печь, ещё немного поболтала, расхваливая своего младшенького, а потом, пожелав спокойной ночи, вышла. А Нина посидела чуток, ошарашенно улыбаясь — вспоминая первые слова управдомши о том, чтобы сыну её не отказывала. Наконец пришла в себя и вошла в большую комнату, чтобы переодеть детей в домашнее.
Оба сидели у коробки с котятами и двигались как-то замедленно. Присмотревшись, Нина хмыкнула. Вместо того чтобы переодевать обоих, наоборот — принялась готовить их ко сну. Заставила подойти к умывальнику, а затем переодеться в пижамки… Когда устроила на обоих, лежащих и дремлющих, котят, звякнул мобильник. Новое сообщение. Открыла «Входящие» и улыбнулась: