Сидели они еще долго. Опер решил, что пора закругляться, лишь когда за окном стемнело.
— Пойду я, мне к Свену еще заскочить надо, да вещи к Осе перенести. Отказ, она сказала, не примет.
Пес проводил его до двери, и мужчина шагнул за порог. Темные переулки стаба казались пустынными, лишь редкие фонари, питаемые дизель-генераторами, отбрасывали неровные круги света на разбитый асфальт. Опер шел не спеша, разминая затекшую шею — пиво дало легкую расслабленность, но боевые рефлексы никуда не делись.
Первый сигнал тревоги прозвенел в голове, когда тряпка, висевшая на заборе у стены, дернулась слишком резко для ветра. Он замедлил шаг, пальцы сами собой потянулись к кобуре.
Но среагировать он не успел.
Удар пришелся сзади — что-то тяжелое и тупое врезалось в затылок. Глаза тут же заволокло черной пеленой, ноги подкосились.
— Суки… — успел прохрипеть он, падая на колени.
Из темноты вышли двое. Первый — высокий, крепкий, в маске, с монтировкой в руках. Второй… Высокий и худой, на носу блеснули очки.
— Быстро. В багажник его, — прозвучал спокойный голос.
Опер попытался сопротивляться, но тело не слушалось. Чьи-то руки грубо затянули мешок на голове, перехватили запястья пластиковыми стяжками.
— Вас… найдут… — прошептал он, чувствуя, как сознание уплывает.
В ответ раздался лишь тихий смех.
— Никто ни тебя, ни нас не найдет, не думай даже.
Последнее, что почувствовал Опер, был укол в шею. И потом опустилась тьма.
Глава 17
Первым чувством при пробуждении была боль, раскалывающая голову изнутри. Опера замутило, но он собрался с силами и открыл глаза. Ничего не изменилось. Что с закрытыми глазами, что с открытыми — вокруг стояла почти осязаемая темнота.
Чуть шевельнувшись, Опер все же не выдержал и едва слышно застонал. Мелкие камешки больно впивались в плечо и щеку, но эта боль не шла ни в какое сравнение с просто адскими молоточками, изнутри стучащими по вискам. Судя по холоду, пол был каменным или бетонным.
Пол оказался бетонным. Бетон был ледяным и весьма жестким. Он впивался в щеку, в ребра, и именно от этой боли Опер пришел в себя. Сначала была только она — боль. Разлитая по вискам, пульсирующая, словно живая. Потом появился вкус. Металл на языке, мерзкий, противный и вызывающий жажду.
Он закрыл и снова открыл глаза. Облизал пересохшие губы и тяжело вздохнул. Вдох отозвался тупой ноющей болью в явно поврежденных ребрах.
Вокруг было темно. Не просто темно — темнота густая, как деготь, окутывала все вокруг. Он моргнул, снова закрыл глаза. И так несколько раз. Глаза начали привыкать, и вот уже начали вырисовываться какие-то смутные силуэты.
Подвал. Это был подвал. Причем очень старый, тесный и мокрый. Опер сумел разглядеть грубые бревна стен, покрытые плесенью и чем-то еще, темным и склизким. Потолок был низкий, провисший, с торчащими ржавыми гвоздями.
«Мда, занесло же меня», — подумал десантник и продолжил осматриваться.
В углу обнаружился колченогий деревянный стол. На нем лежал нож с загнутым концом, шприцы с мутной жидкостью, клещи. Губки клещей были в засохших коричневых пятнах.
Пыточная, что ли? Опер быть жертвой никак не хотел. Он попытался встать и не смог. Похитители позаботились о том, чтобы полуживой пленник не сбежал.
В запястья впивались наручники, холодные и туго застегнутые. Ноги были стянуты веревкой — она уже въелась в кожу, оставляя красные полосы.
Опер дернулся.
— Живехонек… — прохрипел он себе под нос. — Значит, еще побарахтаемся.
Голос был чужим, разбитым. Перед глазами все плыло. Суки, чем они его накачали? Но ничего, бравого космодесантника, да еще и мастера диверсий, так просто не возьмешь. Были карты в рукавах, даже пара джокеров.
Не совсем карты, но острое лезвие у него всегда было припрятано. Он изогнулся, зашипев от боли, подтянул ноги к рукам и быстро проверил сапог. Так и есть, эти охламоны лезвие не нашли, а значит, через пять минут он будет свободен.
Веревка сопротивлялась, впиваясь глубже, но через пару минут ноги были свободны. Опер запихнул лезвие назад в сапог и с наслаждением вытянул ноги. Отлично, осталось избавиться от наручников. Он тряхнул головой и присмотрелся к темной деревянной стене. Хмыкнул, его пленили идиоты?
Цепь наручников, весьма древних, держалась на одном шурупе — старом, проржавевшем. Опер ударил по нему каблуком. Один раз. Два. Шуруп хрустнул и сломался, освободив цепочку наручников.
Опер поднялся, крутанул запястьями и резко дернул в разные стороны. Цепь со звоном лопнула, пара звеньев улетела в темноту подвала. Опер сплюнул тягучую слюну на холодный пол. Главное — руки свободны, а металлические браслеты можно снять и попозже.
Крадущимся шагом диверсант приблизился к рассохшейся двери с большими щелями и приник к ней. За дверью был темный пыльный коридор, уводящий куда-то в непроглядную тьму. Настоящий тоннель, со светом в конце. Свет в конце тоннеля?
Несколькими секундами позже появился звук. Слегка шаркающие шаги, будто кто-то шел практически наощупь. На лице Опера появилась злобная улыбка. Он тихо отошел от двери и взял со стола кривой нож. Двумя шагами вновь приблизился к двери и замер, приготовившись к смертельному удару.
Свет и звук приблизились к двери. Дверь скрипнула и открылась, когда в подвал вошел какой-то зачуханный мужичок. Он смотрел на место, где, по его уверенному мнению, должен был лежать пленник.
— Ты че, ожил… — начал он.
Нож в руке Опера мокро чавкнул, погрузившись в шею мужичка по самую рукоять. Мужик булькнул и начал оседать на мокрый холодный пол. Диверсант слегка придержал падающее тело одной рукой, второй подхватывая факел.
Коридор оказался до неприличия коротким. При взгляде из подвального помещения он казался намного длиннее. Хотя, скорее всего, это была игра теней, либо Опер еще не совсем отошел от гадости, которую вкололи ему при похищении.
Десантник тряхнул головой и опустился на корточки возле трупа. Быстрыми движениями обыскал его и разочарованно выдохнул — оружия у мужика не было. Даже завалящегося ножа, он был полностью безоружен.
Но выбираться надо. Опер встал и осторожно пошел искать выход. Коридор повернул влево и уперся в выщербленную от времени каменную лестницу. Ступенек было немного, штук двадцать, а