Олег: «А как твой меркантильный шаг по привлечению внимания? Сработал?:)»
Я: «Идеально:) Кстати. Ничего, что твое имя заляпали?»
Олег: «Все в порядке, в первую очередь думай о себе, обо мне не беспокойся. Волнуешься?»
Я задумываюсь ненадолго. Что именно чувствую… Облегчение. Вот-вот все закончится. Поскорее бы!
***
Судья — неулыбчивая женщина, которая внимательно следит за выражением лица Юры: он в этот момент презрительно смотрит на меня. Как только в порошок не стер — не пойму. Очень агрессивный, нервный. Потом обрушивает требовательный взгляд на Юлю.
Дочь, скользнув по нам с мужем выцветшим вялым взглядом, тут же сникает.
Она сегодня столкнулась лицом к лицу с репортерами, не в первый раз уже, поэтому, спокойно улыбнувшись, Юля с достоинством прошла мимо, но в зале суда дочь ведет себя скованно и беспокойно.
Я настолько остро воспринимаю все, что сейчас происходит, мне кажется, даже деревянные стулья слишком громко скрипят, а за стеной грохочут чьи-то шаги. Даже атмосфера тяжелая, а спертый воздух до отказа заполнен тошнотворной терпкостью травянисто-древесных нот.
Судья по очереди дает слово мне и Юре, предлагает высказаться, почему каждый из нас считает, что дочь должна остаться именно с ним.
Юля сидит тихо, как мышка, впитывая каждое слово.
— Естественно, дочери лучше остаться со мной! — с возмущением каркает Юра. — Она уже взрослая. Сама же видит, что с такой матерью каши не сварить! Ведь та уезжает засветло, а рано вечером уже спать ложится! Ну и кто за всем следить будет?
— Раньше тебя это не смущало, и все всё успевали, — комментирую я со своего места.
— Спокойно, Ольга Константиновна, у вас будет время взять слово, — останавливает меня Миронова. Мне комфортно с ней работать. Я рада, что именно она ведет мое дело.
— Раньше ты от меня ко всяким адвокатам не уходила! А теперь дочери будет… — заявляет он в открытую, на что Миронова реагирует тут же:
— Уважаемый суд! Возражаю против этого заявления. Это лишь догадки и попытка оказать моральное давление на ребенка.
— Возражения приняты, — благосклонно кивает судья.
Дальше Юра говорит, что я уже не живу с ними, скитаюсь по съемным квартирам, дочь все равно к нему приезжает, хочет вернуться домой. Девочкой я не занимаюсь. Внимания ей не уделяю. Мой облик вмиг превращается в аморальный. Мол, там… с режиссерами своими… А еще он герой! Спонсирует дочь, участвует в ее жизни.
А я как будто не участвую…
Юра еще пытается разжалобить суд, как он не хочет терять семью, и в конце вспоминает, что еще нужно напомнить всем, как он любит Юлю.
Когда слово предоставляют мне, я поднимаюсь и уверенно начинаю.
— Во-первых, я хочу заметить, что наш брак распался из-за неверности моего супруга. И никак иначе! Во-вторых, он постоянно третирует дочь и меня. Отпускает жесткие насмешливые замечания, даже не поинтересуется, как у нее дела, потому что ему все равно. Грубость и хамство — его вечные спутники.
— А вот это ложь! — выкрикивает Юра со своего места!
Судья простит соблюдать тишину, и я могу продолжить:
— И естественно, со всеми, как он выразился, «режиссерами» у меня чисто деловые отношения, в отличие от него самого. Видимо, Юра забыл, как оправдывался на коленях за те фотографии, где он был запечатлен. Он разговаривает при дочери с любовницами. Дочка слышала это. Сама мне призналась. Юра ведет себя недопустимо. И главное, почему он заинтересован в том, чтобы дочка осталась с ним — так это алименты. Которые я должна буду ему выплачивать, вот что для него решающее!
— Юля! — вскакивает красный как рак Юра. — Не слушай ее!
— Юра, если ты так любишь деньги, может, я тебе просто их заплачу единоразово, а ты от нас отстанешь? Назови цену.
— Как ты смеешь?! — плюется он вслух, и ни просьбы адвоката, ни предупреждения судьи он не слушает. Обвиняет меня в том, что я вытащила деньги из сейфа, обворовала его. Сюда же до кучи летит много чего еще. И даже то, что я настраивала против него ребенка намеренно и продолжаю это делать.
Когда вновь воцаряется тишина, а Юра получает замечание, я предлагаю:
— Если для Юли важно жить с Юрой, то я не против. И даже алименты согласна платить, если мой муж сам не в состоянии обеспечить своего единственного ребенка. Но кроме денег его ничего не интересует. А для меня важен комфорт моей дочери. Заботу ее отец в одиночку ей дать точно не сможет. И да, я считаю, что со мной ей будет лучше. Потому что…
Через суд пытаюсь обратиться к Юле. Но в душе я согласна принять любой ее ответ.
— Люблю дочь по-настоящему. Она — моя родственная душа. А Юра пусть подавится своими деньгами. У меня все, уважаемый суд, — заключаю я и усаживаюсь на место.
Судья просит дочь приблизиться и задает самый главный вопрос:
— Юля, скажи, пожалуйста, с кем ты хочешь жить?
— С мамой, — угрюмо отвечает она. И морщится, когда Юра резко срывается на дочь:
— Юля! Ты головой вообще думаешь или чем?!
— Уважаемый суд! Это прямая угроза ребенку и открытая манипуляция! — вмешивается Миронова, поднимаясь с места. — Девочка сейчас совершенно растеряется и оробеет!
— Возражения приняты, — кивает судья и строго смотрит на Юру. — Ответчик, держите себя в руках.
Юра препарирует меня взглядом, получая в ответ не менее твердый колкий взор.
Я успеваю ободряюще взглянуть на Юлю, прежде чем она занимает свое место. Вид у нее… Она похожа на привидение: вся бледная, губы сухие, дышит прерывисто. Сердце мое отчаянно пульсирует, запертое в грудной клетке.
Отворачиваюсь.
— Сейчас суд удалится для принятия решения, — шепчет мне на ухо Мария, и через минуту мы уже провожаем взглядом судью.
Юра в этот момент надвигается на дочь, но та, громко пискнув, мчится ко мне.
— Ну и чего ты добилась? — вопит разгневанный папочка. — С этими вот, да, решила остаться?!
— А она с твоими моделями должна жить?! — вступаюсь я за дочь. — Ты решил надавить на нее! Не получилось! Ты не мужик, Юра! Даже ребенка используешь в