Выхожу, пытаясь расправить воротник рубашки над вырезом пуловера, поправляю пояс юбки.
Из зеркала на меня смотрит пугало. Матрешка с яркими от стыда и натертостей жесткой мужской щетиной щеками.
Жуть жуткая.
Интересно, как другие после таких вот бешеных ночей умудряются учиться? Или работать?
Это я одна такая слабая?
Или зверюга со своим бешеным темпераментом виноват?
Мне ведь и сравнить даже не с чем, блин!
Не знаю правильного ответа!
Сандр прищуривается, наблюдая, как я обуваюсь, а затем подходит и резко подхватывает меня на руки.
Незашнуторванные ботинки сиротливо падают с ног.
Сандр сажает меня, словно ребенка, себе на пояс, заставляя обхватить бедра ногами. Так стремительно это все происходит, что я даже взвизгнуть не успеваю.
Машинально обнимаю его за шею, смотрю в серьезное хищное лицо.
— Одурел я с тобой совсем, Лика, — неожиданно признается он хрипло и чуть надрывисто, — ни о чем думать не могу…
— Я не хочу это продолжать, — говорю я, хотя, на самом деле очень-очень хочу. Дура, да. Ну куда деваться?
Сандр застывает, ладони тяжелеют через ткань юбки, а глаза становятся холодными и мертвыми. Не нравится ему мое признание. Особенно в ответ на его.
— Пока ты женат, — добавляю я торопливо.
Ну же… Скажи, что разведешься! Скажи!
Сандр молчит, словно раздумывает над моими словами, а затем говорит жестко:
— У тебя нет выбора.
Глава 43
“У тебя нет выбора, — бьется в моей голове, пока машина мчит нас с Сандром в сторону торгового центра, — нет выбора. Нет выбора…”
Веет от этой фразы дикой обреченностью — для меня.
И дикой больной самоуверенностью — для него.
И то, и другое — хреново.
И надо бы что-то делать, но… Но я не знаю, что!
Настолько быстры изменения в моей жизни, настолько стремительны и головокружительны, что времени на подумать не остается!
И сам Сандр ни минуточки не дает на размышления, да и я как дура с ним.
Отцу позвонить, рассказать, что в моей жизни происходит? На мгновение представляю себе этот разговор и крепко зажмуриваюсь. Идиотизм, уже проходили.
Просто свалить из чертового склепа в свободное плавание?
Можно… Но… Страшно.
Очень-очень страшно!
Я никогда не жила одна. Не спорю, лет так с тринадцати, когда начала более-менее осознавать мир вокруг и свое в нем место, я мечтала, как свалю из квартиры матери, буду самостоятельной.
Строила планы, придумывала самые невероятные теории, как это можно провернуть. Но все эти планы и теории разбивались о мою трусость. И нерешительность.
Наверно, если бы со мной отчим что-то сделал, это явно послужило бы толчком для того, чтоб поменять жизнь.
А до этого момента, я, как тот ежик, который птица гордая.
Пнули, вот, и полетела…
А тут коршун перехватил и в свое гнездо утащил…
Кошусь на невозмутимую физиономию “коршуна”. Ведет себе машину, такой самодовольный, спокойный… Словно и не произошло ничего особенного. Словно он каждый день вот так вот девочек в свою холостятскую нору таскает и трахает их там до помутнения рассудка. Хотя… А, может, это так и есть???
Мысль для меня настолько новая и пугающая, что я, невольно ею впечатлившись до слез, отворачиваюсь торопливо к окну.
И, чем больше думаю эту мысль, тем вернее она мне кажется.
Очень уж он… Опытный. И безапелляционный. Не тормозит вообще.
Кто перед таким устоять может?
Высокий, одуряюще красивый и такой же одуряюще властный… Ключевое слово тут: одуряющий.
Любая одуреет.
Как я.
Если он вот так… При живой жене… И похуй ему, по его же словам… То как скоро он мной наиграется? Как скоро найдет себе еще игрушку?
Почему-то становится себя жаль. Это так странно: что именно сейчас, а не раньше, когда он трахал меня силой.
Но вот такой выверт сознания. Стоило только лишь додуматься, что со мной это у него — не эксклюзив, и все. И сразу так плохо на душе, так жутко.
И жаль себя, дуру такую. Еду, тут, понимаешь ли, в чужой рубашке, без трусов, с натертой промежностью и распухшими на пол физиономии губищами… И жалею, что я — не главная звезда на небосклоне этого зверя.
Дикость. Тупость. Особенно тупо, что понимаю все. Но поделать с эмоциями ничего не могу.
Не удержавшись, тихо всхлипываю. Тут же вытираю слезы рукой, чтоб он не заметил ничего.
Но машина неожиданно тормозит у бордюра. Чувствую тяжеленный взгляд на своем затылке, и даже всхлипы застывают в горле.
Заметил. Черт. Стыдно.
Жесткие пальцы властно прихватывают за подбородок, поворачивают.
Закрываю трусливо глаза, понимая, что щеки все в мокрых дорожках слез.
И не смотрю. Не могу смотреть на него.
А он может.
И смотрит. И взгляд его, тяжелый и горячий, обжигает.
Воздух в салоне пропадает стремительно, дышать становится нечем. И губы мои, распухшие от слез, сохнут, покрывются трещинками. Я это прямо чувствую. И ничего, ничего не могу сделать! Никак не могу остановить это!
Сандр смотрит, мягко поглаживает большим пальцем нижнюю губу, а затем тянет к себе ближе…
И целует.
Прямо в эту сухость, с эти трещинки, и, кажется, кровь на них выступает. И ему нравится, судя по тому, что поцелуй становится чуть грубее и гораздо глубже.
Голова моя глупая летит, кружится, словно воздушный шарик.
Все внутри плавится, таким становится текучим, словно свечка тает, оплакивая саму себя, обреченную умереть с первыми лучами солнца…
Это так больно.
И так сладко.
Он меня убьет, когда переключится на следующую девочку.
Понимание этого — кристальное, острое до крови.
И я вздрагиваю, распахивая мокрые ресницы.
Сандр перестает меня целовать, но все еще держит за подбородок.
— Что случилось, Лика? — шепчет он, не сводя с меня темного взгляда.
— Ты… сколько у тебя было таких девочек? — задаю я вопрос, даже не потрудившись подумать, надо ли мне, на самом деле, это все знать.
Он молчит,