— Это будет полноценная деиндустриализация. Ты себе масштаб последствий представляешь? Как потом с остальными республиками договариваться будем? Не боишься, что тебя на уровне ЦК снимут, как Хрущева?
— Наоборот, это будет для остальных хорошим примером, как делать не нужно. Ну и с другой стороны, что ты предлагаешь? Сидеть и ничего не делать, как Брежнев. Еще на двадцать лет заморозить ситуацию, а потом пусть следующее поколение разбирается, а на наш век запаса стабильности хватит? А если не хватит? Хер сними с грузинами, плюнуть и растереть, а если у русских терпение закончится. Что ты будешь делать, когда к тебе революционные матросы в кабинет припрутся и начнут штыками в пузо тыкать?
— Ну уж ты перебарщиваешь, не семнадцатый год поди, пока жрать есть что, русские не взбунтуются, — поморщился от моих аналогий Рыжков.
— А пустили бы антиалкогольную программу по первоначальному жесткому сценарию, глядишь и жрать бы скоро стало нечего, уж сахар бы исчез с полок вообще за неделю, — буркнул я. Тут нужно было высказываться аккуратно, а то сам Горби был одним из главных идеологов кампании, можно было легко, что называется, выйти в этом расследовании на самого себя. Вернее, на своего предшественника в этом теле, но для окружающих-то людей разницы все равно нет.
— Авиационный завод выводить — вояки будут против, — после короткой паузы свернул в конструктивное русло Рыжков. За что мне Николай Иванович нравился, так это за свою командную исполнительность: вот явно же не нравится ему идея деиндустриализации республик, но понимает, что заставить меня свернуть с этой линии он не сможет, и поэтому сразу включается в конструктивное обсуждение. Не пытается, короче говоря, саботировать решения, которые самому не по душе.
— Нет, там вроде бы программа по «двадцать пяткам» уже выполнена, больше штурмовиков не нужно, тбилисцы, я уточнял, программу модернизации самолета, кажется, собираются запускать, но… В общем на этой пересменке можно относительно безболезненно выдернуть производство куда-нибудь…
— В Ростов? — Хмыкнул Премьер-министр.
— А хоть бы и в Ростов, город большой, кадры найдутся, АЭС строится опать же, с электричеством проблем не будет. Чем плохо-то?
— Ладно, — колонная автомобилей, включая мою охрану и ЗИЛ Рыжкова, на котором ему еще обратно предстояло ехать, свернула с МКАДа на Киевское шоссе. В эти времена Москва на кольцевой дороге фактически заканчивалась, по эту строну уже шли поля и отдельно стоящие села, в будущем все это застроится складами, логистическими центрами, высотками новых жилищных комплексов, сюда протянут метро… Новая Москва — странное решение, гораздо логичнее было бы просто объединить город с областью, как я и пообещал сделать Гришину. — Прикинем, что можно сделать, ты главное там на месте на рожон не лезь, а то грузины — люди горячие…
— Ага, дети гор, мать их… — Я мысленно одернул себя, сделав зарубку по поводу чистоты речи. Осторожнее нужно с ругательствами, не красит это советского генсека, совсем не красит.
— Ну вот. Получишь разводным ключом по голове от рабочего какого, нам потом всем хреново будет. Вообще зря туда летишь, на месте товарищи разобрались бы. Не маленькие, поди.
— Нет, я туда уже телевизионщиков вызвал, будем правильно освещать это дело. Подавать информацию под нужным соусом. С одной стороны — героический генсек, с другой — куча зажравшихся перерожденцев, который только маскируются под пролетариат.
— Нравится тебе шевелить палкой в осином гнезде, — неодобрительно поджал губы Николай Иванович. Местные пока не понимали силу правильного пиара, привыкли иметь монополию на информацию, что народ поверит всему, что ему скормят. А времена меняются, скоро только одними «голосами» из-за ленточки не ограничишься… Спутники, интернет, доступ к информации ограничивать будет с каждым годом все сложнее, нужно учиться работать более аккуратно. Я бы даже сказал — изощренно.
— Это не осиное гнездо, а куча дерьма.
— Вот не надо тыкать туда палкой, тогда и вонять не будет, — кивнул Рыжков, соглашаясь и с такой аналогией.
— А мне не нравится, когда у меня посреди дома куча дерьма валяется. Может кто-то и готов так жить, переступать каждый раз и делать вид, что это не проблема, но не я, — видимо Рыжков услышал что-то в моем голосе, от чего спорить ему расхотелось. А вообще, конечно, слабоват Николай Иванович, слабоват. Не хватает характеру, интеллигентность так и прет, как только сумел на такие высокие должности пролезть — не понятно. То есть как раз на уровне ЦК и Политбюро — понятно, качественный специалист, который еще и амбиции имеет умеренные, не претендуя на лидерство и готовый удовлетвориться вторыми ролями — это хороший актив. А вот как он до уровня ЦК снизу пробился — это хороший вопрос.
Меж тем колонна автомобилей подрулила к аэродрому, стоящая на шлагбауме охрана только козырнула, завидев, кто приехал — в СССР на ЗИЛах могли ездить считанные люди, это даже не Чайка, гораздо круче, никаких пропусков даже не нужно — и мы выкатили прямо на летное поле, где меня уже ждал мой «личный» Ил-62. Здоровая хреновина, четыре двигателя, межконтинентальная дальность полета. Пассажирский вариант мог брать на борт под двести человек, зачем такая дура нужна для перевозки задницы одного генсека — вопрос не праздный. Впрочем, там, наверное, всякой аппаратурой связи половина места занята, не знаю, не интересовался как-то не смотря на постоянные полеты. Послал вопрос в память Горби, оттуда тоже никакой информации не поступило, реципиент в этом плане оказался еще менее любопытным.
— А что Политбюро, такие вопросы, наверное, имеет смысл согласовать? — Уже выйдя из автомобиля переспросил Рыжков.
— Политбюро в четверг, по расписанию, нет смысла дергать людей в пожарном порядке. Ничего страшного пока не произошло, ну забастовка и что, вон у поляков чуть ли не каждый месяц такая петрушка и ничего, живут.
— Ну мы все-таки не поляки… — Протянул премьер-министр. Забавно, как в эти времена к Польше отношение у советских людей отличалось от будущего. Сейчас к полякам относились по большей части достаточно пренебрежительно, что там той Польши? Ничего у них нет, только гонор. Ну и русофобия, которую в будущем паны сумели