Сцена, если отстраненно посмотреть, совершенно дикая, это какая-то сверхдерзость Силона, в Риме, в доме своего гостеприимца и покровителя (помните клятву, которую италики давали Друзу?) вытворять такое с его, считайте, приемным сыном.
Есть ли у этой сцены вообще аналоги в античности? Кто-то ещё подобное творил? Представьте себе — да. Одиссей. На совете после взятия Трои Одиссей предложил убить сына Гектора Астианакса — это тот самый младенец, который играл со шлемом Гектора во время прощания с Андромахой. По одной из версий (отражена у Еврипида) Одиссей и сбросил Астианакса со стены Трои.
В античности цари и аристократы не только вдохновлялись подвигами своих мифических предков-героев, но и театрально их повторяли. Приведу пример Александра, состязавшегося с друзьями в беге у могилы Ахилла в Илионе.
Мне кажется, в этом свете сцена с Силоном и маленьким Катоном психологически объяснимей. Красс и Друз вместе с Силоном задумали великое примирение и объединение римлян и италиков, потомков троянцев с потомками греческих героев. В легендарной Троянской войне ахейцы победили троянцев, но потом в Италии потомки троянцев — римляне победили и подчинили потомков ахейцев — италиков. Теперь лидер италиков, Силон (Одиссей) привел их в Рим, чтобы заключить великий договор с мудрым лидером римлян, Крассом Оратором (Приамом) и его молодым товарищем Друзом (Гектором). И вот Силон-Одиссей шутливо повторяет в Трое-Риме «подвиг» своего предка, поднимая над окном сына «Гектора» — но не чтобы сбросить, а чтобы получить от него подтверждение дружбы, утвердить мир. Ну то есть это не была, конечно, прямо вот ролевая игра, заранее подготовленный спектакль. Но все участники действия (кроме, наверное, Катона, он мог в школе до этого места в истории ещё не дойти, вот и возражал), конечно, помнили эти сюжеты и иногда, в подходящих обстоятельствах, когда это само собой выходило, как вот с Катоном после того, как он заупрямился, прямо подражали древним героям — предкам. Так и Марк Лампоний бросился в сражении на Красса-старшего, со словами, что не народ должен сражаться за вождей, а вожди должны сражаться за народ – как герои Илиады и Одиссеи.
Теперь вернемся к Попедию-младшему. Восемь лет он просидел, сначала в осаде, потом, вероломно захваченный, в тюрьме, в плену у врагов, и, наконец, получил шанс вернуться домой и расплатиться с врагами. Но для этого нужно было обмануть врагов, стать проклятым-гладиатором и назваться чужим именем. Сделал бы так потомок Одиссея, обманувшего циклопа («Я называюсь Никто»), чтобы выбраться из его пещеры? Одиссея, вернувшегося в захваченный женихами дом под видом безымянного нищего в лохмотьях? Конечно! Чтобы в нужный момент раскрыть своё настоящее имя – и отомстить, победить врагов и вернуть себе свободу и дом.
То же самое, я думаю, применимо и к «Эномаю», и к «Криксу». Как же они смогли сохранить псевдонимы после того, как возглавили восстание, как их не узнали на их родном юге – спросите вы. Ну, всё-таки с 82, когда, как я предполагаю, Попедий и другие офицеры разбитой армии италиков оказались в осаде в Эзернии, по 73, когда они оказались снова на свободе в Кампании, прошло 8 лет, причём 5 из них они провели в тюрьме. Многие знатные италики, их родственники, знакомые и друзья, были за это время перебиты или изгнаны. Тем, кто остался, знал в свое время Попедия и присоединился к восстанию, я думаю, раскрывали тайну. А рядовые должны были узнать правду в своё время…
Один из тех, кто скрывал имя, может быть, даже и раскрыл его, – так можно объяснить двойное имя одного из командиров второй армии восставших, разбитой Крассом, возможно, он взял псевдоним Ганник, а потом назвался настоящим именем, Гай Каниций.
Спартак – странное, так никем и не объясненное имя. Оно ничего не значит, Спартак – абракадабра, всё равно что «Никто». Не было тогда такого имени. Были фракийцы Спартоки, был мифический пёс Спарт, Спартака – не было. Если бы было нужно фракийское имя – взяли бы реальное и известное в Риме, Котис какой-нибудь. Притом я уверен, что для взявшего псевдоним в нем был понятный для тех, кто знает тайну, смысл, и какой-то «мессидж», который бы при раскрытии стал понятен всем. К сожалению, я только любитель римской политики, в тогдашних римских культуре и языке я профан, и просто не на том уровне, чтобы предложить серьёзную версию. Гуарино предлагает такую – Спартак – потомок спартов, мифических воинов героического века из Беотии, выросших из зубов дракона, как римляне – потомки Ромула. Ну, возможно. Но я предложу вам другую, свою, такую, знаете, плохонькую, заранее извините, просто чтобы хоть какая-то была.
Наверное, в плену Попедий и его товарищи должны были разработать свой тайный язык, чтобы обсуждать всё, что они хотели, не боясь, что их подслушают. Просто-таки напрашивается для них заменить народы, города, местности и людей Италии на названия греческих областей, городов и людей, может быть, по исторической и легендарной связи Италии с Грецией. Условно говоря, самниты стали у них беотийцами, Бовиан – Фивами, Эзерния – Херонеей, и так далее, потом они и для заговора должны были что-то такое тем более использовать. Эномай, может быть, взят тогда не с потолка, а как имя предка Атридов, от которых вел род тот, кто скрывался под этим псевдонимом.
Если так, то Спартак, Spartacus, возможно, – для тех, кто знает правду, не искаженное фракийское гладиаторское имя, как смешные корявые имена русских в голливудских фильмах, а чуть измененное латинское spartacius, спартанец. Телемах, сын Одиссея, в первых книгах Илиады едет искать отца и возвращается на Итаку от царя Менелая, из Спарты. Так и сын великого италийского Одиссея, Попедия Силона, через 8 лет вернулся на юг, в Капую… (Ещё раз извините, это уже совершенная любительщина, конечно. :( )
Теперь посмотрим на ситуацию с точки зрения Гая Аврелия Котты.
Котта был учеником Антония Оратора. Об ораторской манере самого Котты мы из Цицерона ничего толком не знаем. Цицерон только говорит, что Котта как мог подражал Антонию. Зато о том, как