Тогда я смирилась. Стыдно признать, но, кажется, даже почувствовала облегчение: жизнь в пустыне в качестве жены вождя ничуть не хуже бесконечного бегства по миру от ищейки. В чем-то даже лучше: меня одевают в шелка и драгоценности. Сытно кормят. Я сплю спокойно. Мне не холодно: в Сааре тепло даже ночью. И не жарко: внутри шатра всегда сохраняется комфортная температура. Со мной начали разговаривать, и пусть я не понимала ни слова, но Лалла почти всегда была рядом и переводила.
Вот и сейчас, пока я уплетаю пшеничную кашу с лепешками, Лалла лежит на подушках и дает последние наставления перед брачным обрядом, который случится завтра на закате.
— Гаффар красивый хоть? — спрашиваю я со вздохом.
— Тебя это не должно волновать, — улыбается она. — Его лица ты никогда не увидишь.
— Как это? Нет, ты говорила мне, что мужчины всегда в этих своих платках…
— Тачельмустам.
— В тачельмустамах, — поправляюсь я. Хотя, как по мне — платок и платок. — Но при жене они разве не раздеваются?
— Нет.
— И спят одетые?
— Ага. — Лалла хихикает. — Я сама еще к этому не привыкла, хоть и живу здесь половину своей жизни. Лишь однажды мне довелось увидеть своего мужа без одежды, когда я без спросу вошла в его шатер. Ох, какой был скандал! С меня взяли клятву забыть. А как я могу забыть? Он такой красавчик! — Лалла тоже вздыхает.
Я медленно жую, раздумывая, хорошо это или плохо — никогда не узнать, как выглядит человек, от которого мне предстоит родить ребенка. Склоняюсь к мысли, что хорошо. Моя жизнь теперь здесь, в Сааре, в диком племени имухагов, и другой не будет. Меня защищают, меня берегут, а потом появится ребенок и я погружусь в его воспитание. Когда уже мое дитя станет родителем, я буду занята внуками. Так ли нужно любить кого-то еще? Наверное, нет.
И все равно сделалось грустно. У меня были другие мечты: окончить институт, выйти замуж за Иво, родить ему дочку, а потом еще троих детей, дожить до старости в родном городке и умереть с мужем в один день. Мечты рассыпались прахом много лет назад, но в любовь я все еще верю.
— Ты любишь его? — спрашиваю я Лаллу.
— Мужа? Полюбила еще до того, как увидела его внешность, а теперь даже чуточку больше. Он страстный ночью и заботливый днем, что еще нужно?
— И тебя не смущают две другие его жены?
— Ничуть. Не сказать, что мы с ними дружим, но поддерживаем хорошие отношения. Переживаешь из-за жен Гаффара?
— Немного. Если мне все равно, что он уже трижды женат, то они могут и обозлиться на новенькую.
Лалла смеется, поправляет подушку под головой и складывает руки на груди.
— Не волнуйся, я слышала их разговор о тебе. Одной ты импонируешь, вторая осталась равнодушна, а третья теперь и вовсе занята младенцем. Ей не до тебя.
— Ну, не отравят из ревности, и то хорошо, — соглашаюсь я со смешком.
Я отставляю миску, отпиваю молоко прямо из кувшина и в стотысячный раз любуюсь свадебным нарядом. Лалла принесла его сегодня, повесила на крючок в стенке шатра, чтобы расправилось. Тяжелый синий бархат, расшитый камнями, — невыносимо жаркий в пустыне, но я сниму его почти сразу. Племя будет веселиться у костров, а меня амгар уведет в свой шатер.
К платью полагаются украшения: серебряные браслеты с изумрудами, рубинами и топазами. Колье из нескольких десятков крупных сапфиров. Платок из тончайшего синего шелка, тоже сплошь усыпанный камнями. Я не буду закрывать им лицо, женщинам это делать необязательно. Разве что если ветер поднимется и придется защищаться от песка.
Гаффар будет одет в белое с ног до головы, говорила Лалла. Праздничное одеяние вождя — тонкий белый лен. Я ему немного завидовала: в льняной накидке куда удобнее, чем в тяжеленном наряде невесты.
Лалла желает мне спокойных снов и уходит, а я ныряю в ворох подушек в надежде выспаться. Прошлой ночью не удалось: гиены напугали верблюдов, и до самого рассвета в лагере царил хаос.
Ладонью нащупываю что-то на ковре, хмурюсь и подношу к глазам — клочок бумаги.
«За тобой сегодня придут. Соглашайся. Если родишь девочку — тебя убьют».
Сон слетает мигом. Больше нет ни спокойствия, ни легкого волнения из-за свадьбы, остается только жуткий, леденящий кровь ужас. Эта записка — чья-то злая шутка? Очередная проверка? Что это?!
Я вскакиваю и прыгаю к сундукам с одеждой. Трясущимися руками вытаскиваю белое льняное платье — обычный ночной наряд местных женщин. Сдергиваю с себя украшения все до единого, бросаю в сундук.
Я смирилась с участью пленницы, даже научилась видеть в новой жизни одни только плюсы. Но умереть, родив амгару дочь, в мои планы не входило.
Некстати вспоминаю детей вождя — мальчишки. Одни мальчишки! Повезло его трем женам, ни одной девчонки не родили. Или жен было больше?
А кто придет-то?!
Всхлипываю без слез, тут же зажимаю рот ладонью. За шторой недвижимо стоят стражницы, и если они услышат что-то подозрительное, то обязательно зайдут проверить. Увидят, что мечусь по шатру в панике, возникнут вопросы.
Осторожно прикрываю крышку сундука. Переодеваюсь из шелкового красного платья, нетипичного для этих мест, в белое. Оно чем-то похоже на то одеяние, в котором я видела продавца в лавке артефактов. Удобное, не сковывает движения… бежать в нем можно.
Обуви как таковой у меня нет, разве что войлочные тапочки. Их и надеваю. Собираю волосы в косу, надежно закрепляю, чтобы не растрепались.
Я ложусь на подушки, прикрыв одной из них ноги, чтобы стражницы не заметили тапочки. Сердце колотится как сумасшедшее, но я так давно привыкла к бегам, что даже не боюсь. Переживаю только, чтобы меня сумели выкрасть и мы не попались. Меня же собираются именно своровать из-под носа амгара, разве нет? Иначе к чему эта фраза в записке: «За тобой сегодня придут».
Заснуть можно и не мечтать. Я слушаю шорох песка, хлопанье ткани, крик погонщика — он ставит верблюдов на стоянку. Вдалеке хохочут дети, но вскоре замолкают и они. Племя готовится ко сну.
Когда открывается полог и в шатер входит некто в синем, с полностью закрытым лицом, я подбираюсь и вскакиваю на ноги. Мужчине ко мне нельзя! Не сразу соображаю, что это и есть мой спаситель.
Ни слова не говоря, он хватает меня