– Ты по памяти рисовал?
Не помню, чтобы у меня была такая фотка.
– Типа того.
– Классно. Вообще здорово, что ты продолжаешь этим заниматься, – заявляю я, – в смысле, рисованием.
– Да уж.
Диалог не клеится. Мы проходим кафе, и меня осеняет, как я могу на какое-то время лишить себя опасности того, что он отделается от меня на повороте. Да и вообще придать встрече немного красок.
– Может, зайдем выпьем по чашке кофе? – как можно невозмутимее предлагаю, кивнув ему на кафе.
Сантино останавливается и смотрит на здание, после чего медленно переводит взгляд на меня. Его бровь изгибается:
– Чего ты от меня хочешь?
Этот вопрос, еще с тем каменным выражением лица, каким он его задает, выбил бы любого из колеи, но тут я вспоминаю выпускной
(ты пытаешься меня споить?…),
и импровизация сама собой срывается с моих губ.
– Хочу тебя споить, – смеюсь и добавляю: – Только в этот раз чем-нибудь менее крепким.
Он никак не реагирует на шутку, но я выдерживаю его взгляд, и в итоге он жмет плечами:
– Ладно, зайдем, если хочешь.
Конечно, не совсем та реакция, которой я ждала, ну хотя бы согласился. Почему-то это вызывает во мне дикое облегчение, – значит еще какое-то время мы сможем побыть рядом.
4
Конечно, в кафе ситуация немногим улучшается. Но теперь я хотя бы могу скрыть свои нервные переминания пальцев под столом, а это уже что-то.
Я заказываю кофе и пончик. Сантино берет только кофе, и то с таким выражением, будто делает этим несказанное одолжение и вообще не сильно-то хочет ни кофе, ни сидеть в этом кафе, ни сидеть в нем со мной.
Искусно делаю вид, что всего этого в упор не замечаю.
Нам приносят заказы, и я начинаю помешивать свой кофе. Сантино просто смотрит в окно и отпивает. Опасаюсь, как бы, допив кофе до конца, он не сказал «ну все, мне пора», не встал и не ушел.
Судорожно пытаюсь придумать любую тему для разговора, но ничего не получается. Я все испробовала еще на улице, – невозможно заставить человека болтать, если он этого сам не хочет. Хоть сто тем перебери.
В итоге утыкаюсь носом в кофе, который уже так взмешала, что он начал неестественно пениться, и бормочу:
– Если позовешь к себе – я соглашусь.
Сама не знаю, откуда во мне столько смелости. Во-первых, откуда столько смелости в принципе на такое предложение самой для себя. А во‐вторых, еще чтобы и самой предложить.
Куда меня понесло?
Совершенно не удивляясь, с тем же непроницаемым лицом, Рамос отвечает:
– Не уверен, что стоит.
Медленно переводит взгляд с окна на меня и отпивает кофе. Как будто, блин, я ему в теннис предложила сыграть!
Поднимаю на него глаза с явной досадой:
– Не хочешь?
– Боюсь, что захочу большего.
До меня начинает доходить. Перехватив ложку поудобнее, вновь принимаюсь намешивать кофе:
– Поэтому так со мной общаешься? Не хочешь пробудить чувства?
Мне-то уже поздно об этом спохватываться. Горькая ухмылка скользит на его губах.
– Если бы они были в спячке, – но тут же добавляет, не давая возможности развить эту тему: – Смысл опять это повторять? Ничего не изменилось, все такое же, как было год назад. И все закончится тем же. Только мучить друг друга, чтобы потом вновь разойтись. Зачем?
– Ну, – жму я плечами, – может, потому что «мало» всегда лучше, чем «ничего»?
– Иногда «мало» может доставить проблем намного больше.
– Ты сам говоришь, что… не совсем равнодушен ко мне. А я в Нью-Йорке, стыдно признаться, только и занималась тем, что пыталась найти в парнях что-то похожее на тебя.
Господи Иисусе, Анжела, куда тебя несет? Когда вернусь домой, тысячу раз пожалею, что призналась ему в этом позоре. Кто еще скажет бывшему парню, что старается найти нового, который был бы похож на него?
– Думаешь, с нами может случиться что-то более худшее оттого, что мы пообщаемся немного? – подвожу я итог.
– Но ты же не пообщаться хочешь, – проницательно замечает он.
– Ну а почему бы и нет? Я все равно здесь буду лето, ты тоже. У нас обоих никого нет, и мы оба… все еще испытываем чувства. Почему бы нет?
– Опять будет больно, – бесстрастно сообщает он, – больнее, чем сейчас.
– Вряд ли.
– Уверяю тебя.
– Ну тогда оно того стоит, – злюсь я, – в этом уже я уверяю тебя.
А уже через четверть часа мы впервые за год сливаемся телами в его постели. Я приникаю к его горячему телу, не в силах поверить, что могу это сделать. Кажется, он испытывает ту же неутолимую жажду.
В какой момент мы наплевали на наши вразумительные рассуждения?
В какой момент вообще пришли ко всему этому от простой болтовни о картине? Что я скажу Кэти…
Но в этот момент все словно отходит на задний план. Есть только он, я, и то вожделенное ощущение близости, которого мне не хватало. И не только физической – я чувствую, что он тоже все еще далеко не равнодушен ко мне. Он рывком прижимает меня к себе еще сильнее, а когда все кончается, мы падаем на подушки.
Я бывала раньше в доме отца Сантино не так часто, и то только в комнате самого Сантино. Нам повезло, что сейчас его отца нет дома, потому что лезть ко мне в комнату при маме было бы проблематично.
Я тут же поворачиваюсь на бок и прижимаюсь щекой к его груди, хоть и чувствую, как он тут же напрягается. Понимаю, что это ни к чему не приведет, и что он прав – пока не изменятся обстоятельства или мы сами, все это лишь летний путь в никуда. Вечный июль.
И все равно я так счастлива лежать рядом с ним сейчас.
– Я тебя… – уже почти срывается с моих губ, как он резко прижимает мне свою горячую ладонь ко рту.
– Не надо, – сухо просит он, – давай без… признаний. Так будет еще тяжелее.
Возмущенно убираю руку от своего рта и, приподнявшись на локте, претенциозно смотрю на него:
– А мне всегда казалось, Сантино Рамос не ищет легких путей?
Он устало усмехается, но ничего не отвечает. Я фыркаю:
– Я не собираюсь скрывать того, что очевидно. Рядом мы или нет, в одной постели или в разных городах, я все еще люблю тебя.
На этот раз он не закрывает мне рот ладонью, но вздыхает так глубоко, словно