– Нога, – проскрежетал он басом. – Подними.
Лес так взволновался, что поднял ствол, будто он был не тяжелее взрослой свиньи, передвинул на сажень в сторону, и нога высвободилась из деревянного капкана. К этому моменту подоспели и остальные из отряда, а Бхэлтэйр, как смог, объяснил ситуацию, перемежая редкие знакомые слова с какой-то заковыристой кандэлльской бранью.
Выходило вроде, что сосны они с товарищем рубили по просьбе самого Леса, но что-то пошло не так – деревья начали цепляться друг за друга ветвями, пришлось подсекать соседние, и в итоге все обернулось свалкой и раздробленной костью одного из кандэлльцев. Второй, Кайонэодх, отправился в город за подмогой, да так и запропастился.
Норма, разглядев увечье, прижала обе ладони ко рту. Голень и правда выглядела прескверно – а как иначе, когда кость торчит наружу? Однако от помощи Бхэлтэйр отказался, только плюнул напоследок Лесу под ноги, обозвал всех тварями и, подобрав какой-то сук потолще, попрыгал на одной ноге обратно в Подрожну, видимо, заливать душевные и физические раны самогоном.
– Дурной знак, еще один, мой солнцеликий господин, – прошипел Донжон, склоняясь к уху Хасана и злобно косясь на геммов. Он мог бы говорить по-адашайски, но явно хотел, чтобы его поняли все. – Эти люди не приведут ли нас к гибели? Не лучше ли сейчас оставить их? Не лучше ли дождаться подходящего часа в покое и укрытии?
Хасан Курут качал головой, бормоча себе что-то под нос. Он выглядел по-настоящему испуганным, даже его смуглые щеки побледнели, а живот будто бы уменьшился. Тут Лес пришел в ярость.
– Мы больше не станем ничего дожидаться, – заявил он, сжимая кулаки.
Все сосны ему было не убрать – хоть яшмовые глаза и даровали большую силу, но вовсе не бесконечную. В лучшем случае он порвал бы себе все связки, как уже бывало. Оглядевшись, Лес обнаружил засеку, о которой толковал городничий, а за ней – пологий спуск.
– Поедем сюда, объедем препятствие, – объяснил он купцу, подведя его к краю. – Мы выберемся отсюда, сегодня, сейчас.
Донжон продолжил наговаривать что-то гадостное, смущая своего «солнцеликого господина», но тут в дело вступил Октав. Он властно, с истинно инквизиторским холодным взглядом, положил ладонь на плечо бритоголового адашайца и проникновенно произнес:
– Вы можете остаться в проклятом городе, вас никто не держит. Мы же сопроводим уважаемого купца до столицы сами.
Норма тем временем обратилась к Куруту:
– Мы обещали – мы сдержим слово.
Донжон как-то весь съежился и отступил, а Хасан, напротив, приободрился:
– Нет людей отважнее, чем те, кого благословила Анат. Я доверюсь добрым стражам.
«И снова он про свою эту… – задумался Лес, знаками направляя возниц вниз по склону. – Знать бы еще, как она связана с кошканами или с самим Фундуком. Октава, что ли, спросить? [28]»
Но вскоре ему стало вовсе не до верований адашайцев – спуск выдался трудным.
Сначала у первой телеги отвалилось колесо. Не беда, Лес уж ученый – мигом посадил его обратно. Потом острая ветвь зацепила один из мешков с товаром, и наружу посыпались духмяные сушеные фрукты. Все собрали и запихнули обратно, но не прошло и пары минут, как какой-то жук вцепился коню-тяжеловозу в чувствительное место, и тот начал взбрыкивать мощными ногами.
И вроде бы по отдельности все это мелочи – незначительные, хоть и досадные неурядицы, но в совокупности они создавали иллюзию непреодолимой преграды и заставляли адашайцев в отчаянии заламывать руки.
Хасана вытащили наружу, и он пошел пешком, еле ковыляя по кочкам в своих смешных тапочках, придерживаемый Нормой. Так потихоньку, останавливаясь каждые десять саженей, они преодолели большую часть пути. Впереди их ждал подъем на косогор, и отсюда он казался круче, чем спуск.
– Подлая ловушка, – снова завел свою песню Донжон, – нам не выбраться! Они завели нас сюда, они не добрые стражи, а посланники бездны! Я ведь говорил, их глаза – скверна…
И снова Октав опередил Леса в желании двинуть этому дерьмоеду. Только сделал это словами:
– За оскорбление Церкви Святых Серафимов и ее слуг на землях империи я могу отдать вас под суд Инквизиции. – Понаблюдав немного за тем, как сереет лицо Донжона, он добавил: – Или вы не так хорошо знаете наш язык, что заговариваетесь?
– Не знать, – выплюнул тот и заткнулся. Видимо, надолго.
Без его гнилого подзуживания стало куда как легче, Лес ощутил прилив сил. А заодно ему в голову пришла идейка. Пусть она и казалась глупой, но придумывать что-то другое не было времени – мало ли что еще уготовит им катаклизм, если они замешкаются хоть на час?
Сначала он объяснил все башковитому Турмалину, а потом они вместе взялись за перепуганных и суетливых слуг Хасана. Изъясняться было трудно, потому как они, в отличие от того же Донжона, не понимали ни бельмеса – только сейчас Лес полностью осознал значение этого выражения, которое не раз слышал от равняков.
– Ситуативная! Инженерия! – проговаривал он громко и четко, надеясь, что это поможет.
Не помогало.
Пришлось Яшме и Турмалину самим отстегивать коней от оглобель одной телеги и запрягать их в помощь к другой. Задумка была проста: все тяжеловозы тянут, все мужчины толкают. Адашайцы охали и размахивали руками, протестуя, но когда половина каравана оказалась наверху косогора, все-таки смирились с планом геммов и повторили ту же операцию со второй телегой.
Наконец все они – потные, покрытые с ног до головы сажей от недавнего пожара и в изодранной одежде – выползли на Подъярый тракт. Хасан Курут отцепился наконец от Нормы, упал на колени и поцеловал рыжеватую землю. Но Лес считал, что расслабляться рано.
Лошадей и всех слуг вернули на свои места, купец вскарабкался обратно на телегу, и они двинулись дальше. Октав не вынимал монокль из глазницы, Норма впервые за все время их путешествия положила ладонь на рукоять короткого клинка. Лес сел на спину кошкана, готовый броситься на любого, кто посмеет заступить им дорогу к свободе, будь то человек, нечистый или даже демон.
Сосны все мелькали и мелькали, казалось, реальность – лишь бесконечный пейзаж маслом на холсте, ткни ножом, и увидишь за ним пустоту. Солнце опускалось все ниже, и только это да похрапывание тяжеловозов и приглушенные молитвы Хасана отмечали течение загустевшего времени. Дышалось через раз, но Лес старался смотреть только вперед.
Вот они проехали клюющий в землю указатель. Яшма не удержался и выломал из земли злокозненный корень, из-за которого сломалась инквизиторская карета и весь отряд угодил в ловушку Подрожны. Вскоре после этого стемнело. Хасан заикнулся было, что им следует остановиться на ночлег, но Октав даже слышать об этом не захотел – слишком опасно. Дальше караван двигался в свете зажженных факелов. В темноте замелькали верстовые столбы.
Спустя долгие часы рассветные лучи озарили розовым протянувшийся на востоке Головной тракт и мерно катящиеся по нему обозы. Лес с силой зажмурился и снова распахнул глаза, чтобы не позволить миражу обмануть его. Но Головной тракт никуда не исчез.
За его спиной Хасан соскочил с телеги и бросился расцеловывать в обе щеки сонного злого Октава и ошалевшую Норму, хватал их треуголки и подбрасывал в воздух.
– Спасены! Спасены! – кричал он. – О, добрые стражи, вы самые добрые друзья Курут во всей Паустаклава!
Лес же склонился к загривку Фундука и уткнулся лицом в густой длинный мех. Наконец он вытер глаза так, чтобы никто не заметил, и выровнял дыхание. Обернулся на товарищей и ухмыльнулся:
– Ну что, кто со мной в ближайший трактир? Я планирую напиться и нажраться как свинья.
А про себя добавил: «…и никогда больше не покидать столицу».
Дело № 12
Палки в колеса
Прокуратор Бранниус представил Обществу Незримого бастиона свой опус: познал он суть Силы Завершенной, что поработила умы демоса и стала их новыми богами. Явил он новое свое обличье, подобное бестелесным вторженцам. Настал час битвы с несущими конец времен, и выступит он впереди наших армий, что поведут Джервезиа, Вивиана, Глосий и я сам, Анисетус, что пишет эти строки. Теперь же время моему клинку начертать историю.