Все эти особенности легче могли реализоваться, развернуться в большой стихотворной форме. Поэтому главным жанром творчества Твардовского, определяющим его единство и выявляющим его эволюцию, становится лирический эпос, поэма. Написанные в 1930–1960-е годы поэмы Твардовского отражают разные этапы советской истории, превращаются в поэтическую летопись времени.
На коллективизацию Твардовский откликается не только многочисленными стихотворениями, но и тремя поэмами. Первые, «Путь к социализму» (1931) и «Вступление» (1932), он справедливо считал неудачными и никогда не перепечатывал. Зато подготовленная ими «Страна Муравия» (1934–1936) сделала поэта официально признанным и знаменитым. По одной из легенд, во время учебы в МИФЛИ (Московский институт философии и литературы), Твардовскому в конце 1930-х годов пришлось рассказывать на экзамене о своей поэме, она уже попала в список обязательного чтения.
Фабула поэмы напоминает некрасовский эпос о поисках счастливого. Герой поэмы – крестьянин-единоличник, трудяга, мечтающий о своем скромном мужицком счастье в стране Муравии. «Земля в длину и ширину / Кругом своя. / Посеешь бубочку одну, / И та – твоя». Он отправляется в путь по стране, мечтая найти место, куда не доберется начавшаяся коллективизация:
Вот я, Никита Моргунок,
Прошу, товарищ Сталин,
Чтоб и меня, и хуторок
Покамест что… оставить.
И объявить: мол, так и так, —
Чтоб зря не обижали, —
Оставлен, мол, такой чудак
Один во всей державе.
Он встречается с родственниками и с попом, оказывается на печальной последней гулянке высылаемых на Соловки кулаков и на шумном базаре. У него воруют любимого коня. Он сам, дивя людей, впрягается в телегу. Позднее конь внезапно находится.
В итоге дорога приводит героя в идеальный колхоз на счастливую свадьбу после нового урожая, где и начинается тот самый пир на весь мир, о котором когда-то мечтали некрасовские мужики.
Поспела свадьба новая
Под пироги подовые,
Под свежую баранину,
Под пиво на меду,
Под золотую раннюю
Антоновку в саду.
〈…〉
Деды! Своею властью
Мы здесь, семьею всей,
Справляем наше счастье
На свадьбе на своей…
За пару новобрачную,
За их любовь удачную,
За радость нашу пьем,
За то, что по-хорошему,
По-новому живем!
Последнюю точку в разнообразных приключениях и духовных странствиях Никиты Моргунка ставит другой странник, словно пришедший из поэмы «Кому на Руси жить хорошо».
Из счастливой колхозной деревни отправился на поклонение в Киевскую лавру старик, «остатний богомол». «И стыдили, и грозили… / „Все стерплю, терпел Иисус. / Может, я один в России / Верен Богу остаюсь“», – передает Моргунку его слова старик-сторож.
Но богомолье не заладилось. «И вот в пути, в дороге дед / Был помыслом смущен: / – Что ж Бог, его не то что нет, / Да не у власти он…» Старик поворачивает обратно в родную деревню. Встретив так и не дошедшего до лавры «ходока к святым местам», Никита задает ему главный вопрос о Муравской стране.
И отвечает богомол:
– Ишь, ты шутить мастак. —
Страны Муравской нету, мол.
– Как так?
– А просто так.
Была Муравская страна,
И нету таковой
Пропала, заросла она
Травою-муравой.
Зачем она, кому она,
Страна Муравская нужна,
Когда такая жизнь кругом,
Когда сподручней мне, —
И торкнул в землю посошком, —
Вот в этой жить стране?
«Так, говоришь, в колхоз, отец?» – задает Моргунок вопрос, ответ на который очевиден.
Фабула поэмы Твардовского была условна, утопична. Она отвечала социальному заказу и не передавала разворачивавшейся в СССР трагедии коллективизации. Но покоряли естественность и свобода поэтической речи, богатство интонаций, пластический талант изображения человека и мира.
И деревням, и верстам счет
Оставил человек,
И конь покорно воду пьет
Из неизвестных рек.
Дорога тянется вдали,
И грусть теснит в груди:
Как много неба и земли
Осталось позади.
И весь в пыли, как хлеб в золе,
Никита Моргунок;
На всей планете, на Земле
Один такой ездок.
В «Стране Муравии» Твардовский «всем лозунгам поверил до конца», показал осуществление утопической мечты и лишь отчасти намекнул на драматизм эпохи. Последующий путь поэта был освобождением от иллюзий, движением от утопии к реальности.
«Василий Теркин» оказался главной книгой Твардовского, достойно и глубоко отразившей главное событие советской истории – Великую Отечественную войну. Не случайно, вопреки реальной хронологии (поэма была начата в 1942 году и закончена уже после Победы), Твардовский ставит под ней даты: 1941–1945. Книга оказалась равной войне.
Слово книга стало обозначением жанра «Василия Теркина». Твардовский объяснял его так: «Жанровое обозначение „Книги про бойца“, на котором я остановился, не было результатом стремления просто избежать обозначения „поэма“, „повесть“ и т. п. Это совпадало с решением писать не поэму, не повесть или роман в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки. У меня не выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило, и это нечто я обозначил „Книгой про бойца“. Имело значение в этом выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова „книга“ в устах простого народа, которое как бы предполагает существование книги в единственном экземпляре. 〈…〉 Так или иначе, но слово „книга“ в этом народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьезный, достоверный, безусловный» («Как был написан „Василий Теркин“», 1951–1966).
В структурном отношении нечто Твардовского напоминает «Евгения Онегина» («даль свободного романа») и «Войну и мир» (Толстой, как мы помним, называл свое создание книгой и отказывался соотносить его с традиционными