Наполнив ведра, я ухватился за ручки, поднял их и крякнул от натуги. Теперь понятно, почему слуги торговца не справились с этим делом: силенок бы не хватило. Медленно, чуть пошатываясь от тяжести, я двинулся вниз по улице, выглядывая, где можно опустошить ведра. Золотарям проще: у них есть повозка, в повозке — огромная бочка. Они наполняют бочку и вывозят за город. Если же я каждую пару ведер буду таскать за ворота, то мне и недели не хватит.
Но удача была на моей стороне. В самом конце улицы я увидел выгребную яму, прикрытую дощатой крышкой. В нее я и вытряхнул свою ношу. Затем вернулся к дому торговца и начал всё заново.
Через десяток таких прогулок я пожалел, что запросил так мало. Всего тридцать пять монет? Нельзя было уступать. И пятидесяти мало! Новус я или нет, но от такой тяжести у меня заныли плечи и спина, колени дрожали, и я весь пропитался мерзкой вонью. Сходив еще раз пять-шесть, я понял, что больше не выдержу. Вернулся во двор торговца, бросил ведра с лопатой в дальний угол, попросил принести воды. Мог бы и сам, но вдруг случайно испачкаю колодец? Конюший аж побледнел, услыхав это, и приволок два ведра чистой ледяной воды. Я разделся догола, взял пук соломы и стер с себя приставшую грязь. Одежду стирать не стал, ведь завтра я продолжу работу, так что переоделся в чистое и поспешил домой.
Одно порадовало: госпожа Бриэль поначалу сунулась ко мне, но почуяв запах, отшатнулась и больше в тот день не приближалась.
Глава 14
На следующий день я не спустился по лестнице, а скатился с нее с превеликим грохотом. Пальцы совсем не гнулись и не держали брусья, спину тянуло, и мерзотный запах все же не до конца смылся. Как закончу с канавой, надо выбросить солому, на которой сплю. И одежду тоже. Что-то дорого встает мне эта работа!
Госпожа Бриэль поставила на стол миску с кашей, но сама садиться не стала. Значит, вонь мне не чудится!
— Чем это таким ты занимаешься? — спросила она издали.
— Еще несколько дней, и я закончу, — успокаивающе сказал я.
Быстро съев немудреный завтрак, я поспешил к дому торговца. Вчера я продвинулся всего на несколько шагов, и пока у засора не было видно ни конца, ни края. Укрывшись в конюшне, переоделся в грязное, подхватил ведра с лопатой и вернулся к работе. Вонзить острие в смердящую толщу, наклониться и кое-как отковырять кусок, шлепнуть его в ведро, стараясь особо не приглядываться, снова воткнуть лопату. Нечистоты, что растекались ниже по улице, подсохли и застыли на камнях бурой липкой пеной. Ничего, первый же дождь очистит дорогу! Только надо успеть до него пробить засор, иначе вода принесет новую грязь, и пробка снова разрастется.
Плечи взвыли почти сразу, я тащил переполненные ведра, приседая от их тяжести, пыхтел на всю улицу и обливался потом. Вокруг вились мириады навозных мух, канава вся кишмя кишела мерзкими белыми червями. Наверное, от них сточные крысы и становились ядовитыми.
Вымотавшись, я решил передохнуть и проверить, насколько далеко уходит тот засор. Медленно побрел вверх по улице, время от времени проверяя канаву лопатой. Не проходит. Снова не проходит. И тут тоже засор. А когда лопата, наконец, провалилась вглубь, оглянулся на ведра и обомлел: да тут не меньше двух десятков шагов! Сколько же дней я провожусь? Нет, в следующий раз буду умнее и не возьмусь за работу, прежде чем не узнаю о ней всё.
Сам виноват! Надо было думать, почему золотари так много запросили с торговца.
Делать нечего. Я уж пообещал. Если сейчас брошу, по городу пойдет слух, что мне верить нельзя, мол, взял вперед плату, а сам сбежал. И никому не будет дела, вернул ли я полученные медяки, насколько тяжела работа, обманул ли меня торговец.
И я продолжал ковыряться в нечистотах, пыхтеть, волочить неподъемные ведра к выгребной яме и думать, что с каждым разом мне приходится их тащить на шаг-другой больше. Когда мои силы были на исходе, солнце еще стояло высоко. Уходить так рано я не хотел, потому схватился за уже проверенный способ — заветные слова. Но на сей раз я не проваливался в забытье, как это было во время страды, а всего лишь отступил, чтобы боль и усталость чуть меньше терзали мое тело.
Закончил я на закате. Кое-как дотащил измученные ноги до конюшни, кое-как обтерся мокрой соломой, накинул чистую одежду и поволок себя к дому госпожи Бриэль. Даже еда стала для меня мучением. Пальцы никак не хотели держать ложку, а когда я каким-то чудом сумел ее ухватить, она заплясала джигу. На чердак я поднимался очень долго, хватаясь за брусья едва ли не зубами, а когда все же втащил тело наверх, попросту свалился в солому и заснул.
Полегчало мне лишь на третий день, когда я чуток привык. Вернулось чувство голода, я б даже сказал, жора, когда я сметал всё, что подавала госпожа Бриэль, и этого было мало. В конюшне торговца я не удержался и закинул в рот пару горстей овса, чтоб хоть как-то заполнить скребущую пустоту в животе.
С каждым днем мощеная улочка выглядела всё суше и суше, нечистоты медленно уходили в прочищенный кусок канавы и вяло ползли к выгребной яме. Вскоре к дому торговца можно было подойти без страха запачкать юбки.
Когда лопата со звоном ударилась о дно канавы, я сначала даже не понял, что засор кончился. Махнул еще раз — острие легко прошло насквозь. Неужто всё? Неужто я справился? Окинул вглядом улицу наверх-вниз… Лужи больше не было. Я завопил от радости. Всё закончилось! Хвала древу Сфирры! Хвала его корням, веткам и листьям! Аж слезы на глаза навернулись.
Я поспешил оттащить полупустые ведра к выгребной яме, вернулся к дому торговца, зашвырнул их куда подальше, с наслаждением отмыл руки и ноги, переоделся и поспешил получить оставшуюся плату. Хоть сейчас эти тридцать медяков казались слишком малой ценой за перенесенные мучения, зато я их честно заработал.
Открыл мне незнакомый мужчина, видимо, кто-то