На тропе было тихо. Только ветер время от времени привычно шумел в ущелье, протянувшемся под обрывом.
— Зря вы меня не послушали, — сказал он отрывисто. — Молчун всё ещё опасен.
— Молчун ранен, — возразил я, крутя травинку в пальцах, — не может даже идти самостоятельно. А ещё он связан. Так что нечего преувеличивать.
— Вы его плохо знаете, — покачал головой Марджара.
— Мы отобрали у него всё оружие, что при нём было. Отобрали все вещи. Он гол, как сокол, — пробурчал Мартынов. — Он разве что может нас кровью залить.
Мартынов устало прыснул и закончил:
— До смерти…
Марджара ничего не ответил.
— Зачем ты хочешь его убить? — спросил я Хусейна прямо.
Тот нервно пошевелился. Но не ответил сразу.
— Хусейн?
— Он может быть опасен, — словно мантру повторил Марджара.
— Ты сам в это не веришь, — я волком посмотрел на пакистанца. — Лучше бы тебе говорить правду.
Марджара сглотнул.
— Этот человек заслуживает смерти. Он военный преступник.
Мартынов, уставившийся на Марджару, приподнял брови. Потом мельком глянул на меня.
— Об этом у нас не принято говорить, — помолчав, продолжил Марджара, — но Зубаир участвовал во множестве операций против мирного населения Афганистана и против пленных советских солдат.
— Зубаир, значит, участвовал? — с подозрением спросил я.
— Да, — Хусейн не повёл и бровью. — Под непосредственным руководством Тарика Хана они творили ужасные вещи. Вещи, о которых мне хорошо известно.
— Это какие же? — спросил любопытный Мартынов.
Марджара вздохнул. Вздохнул тяжело и горько. Вздох получился такой, каких я ещё не слышал от этого сдержанного человека.
Хусейн начал:
— Провокации в кишлаке Балух-Кала. Зубаир играл роль советского снайпера, отстреливавшего мирных жителей, с целью укрепления антисоветских настроений. Это спровоцировало переход некоторых местных на сторону моджахедов.
Мартынов нахмурился. Сжал зубы так, что я слышал, как они скрипнули.
— Зубаир был в составе группы, уничтожившей колонну Красного Креста с медикаментами и припасами для беженцев. Группа выдавала себя за советских солдат.
— Я слышал о таком, — кивнул Мартынов, казалось, полностью поглощённый рассказом Хусейна.
Я промолчал. Потер щетинистый подбородок.
— Молчун участвовал в пытках и казнях советских солдат. Участвовал в отравлении колодцев в провинции Кундуз. Помогал засыпать колодцы стрихнином, чтобы отомстить жителям близлежащих кишлаков, симпатизировавших правительству Наджибуллы и советским силам.
— А ты, значит, в этом всём не участвовал? — спросил я.
От вопроса Мартынов почему-то аж вздрогнул. Вздрогнул так, будто этот вопрос предназначался не Марджаре, а ему. Старший сержант растерянно глянул на меня. Я не ответил ему взглядом. Вместо этого продолжал пристально смотреть на Хусейна.
— Я был, в большей степени, техническим специалистом, — сказал Марджара. — Занимался операциями «Призраков» у советско-афганской границы. Провокациями среди моджахедов.
— Но знал о том, что творят твои сослуживцы? — бросил Мартынов злобно.
— Знал, — кивнул Хусейн. — Знал, но сделать ничего не смог. И благодарил Аллаха за то, что мне не приказывают участвовать в таких зверствах.
Марджара повёл по нам с Мартыновым взглядом.
— Теперь вы понимаете? Понимаете, почему Зубаир так яростно хотел убить меня? Дело здесь не только в «Пересмешнике». Дело также и в его преступлениях. «Призраки» как никто другой рискуют оказаться в руках советов. КГБ и ГРУ знают о нас. Даже в каком-то смысле охотятся. Попади Зубаир к ним в руки — его точно ждёт расстрел.
Я скептически сузил глаза.
Рассказ Хусейна был складным. Да только кое-что в нём не сходилось. Зубаир не был похож на человека, боявшегося смерти.
Тем не менее я решил не выдавать своих мыслей ни Мартынову, ни Хусейну. Вместо этого сказал:
— Ну и отлично. Расскажешь всё то же самое нашим. И тогда Молчуна ждёт суд и пуля. Чего ты дёргаешься? Безнаказанным он все равно не уйдет.
Марджара не ответил. Лицо его ничего не выражало.
— Возможно, ты прав, Саша, — наконец сказал он после недолгого молчания. — Возможно, я излишне озлоблен на этого человека. Война войной, но те вещи, что он творил — настоящая низость. Полное падение в безнравственность. И я надеюсь, он будет гореть в аду за свои дела.
Небольшой родник тонким ручейком спускался со скалы. Он журчал на замшелых камнях, спускаясь под скалу, а потом переходя в ручей, бегущий вдоль пограничной тропы.
Ручей был кристально чистым. На его красивом, устланном мелкой галькой дне играли солнечные зайчики.
Ручеёк уходил не слишком далеко. Дальше он мелел, в некоторых местах разливался на тропу, делая её щебень сырым и непросыхающим даже под прямыми лучами солнца. А потом уходил в землю. Вот так вода исходила из горы и в неё же возвращалась.
Вокруг ручья буйствовала многочисленная растительность — мята, полынь, дикий лук, горные цветы.
На фоне вечных серых камней и скал это место казалось оазисом. Именно сюда я и отправился за водой, благоразумно прихватив с собой Марджару.
Не хотелось мне оставлять его одного с Мартыновым и Молчуном. Ой как не хотелось.
Я подошёл к большому замшелому валуну, который лежал у тропы, и по которому спускался поток родника, переходя в небольшой водопадик.
За валуном была глубокая, но неширокая расщелина. Пограничники не использовали её как укрытие. Слишком она тесная для такого дела.
Марджара тут же опустился у ручья. Набрал ледяной воды в руки и омыл ею разбитое лицо.
Я подставил фляжку под родниковый поток.
— И о чём ты хотел со мной поговорить? — спросил Хусейн после того, как в очередной раз обдал разбитое лицо водой.
Собственно говоря… Не о чём. «Разговор» был лишь предлогом, чтобы увести Марджару с собой.
Здесь нужно было действовать тонко и хитро. Прикажи я напрямую ему идти следом — Хусейн догадался бы, что я что-то подозреваю. Этого я допустить не мог.
Потому приходилось импровизировать.
— Я хочу лишь задать несколько вопросов об операции «Пересмешник», пока есть время, — сказал я. — Как ты понимаешь, рисковать заводить такую тему рядом с Зубаиром я не мог.
Я глянул на Хусейна.
— Ради безопасности такого важного свидетеля, как ты. Зубаир, очевидно, не слишком-то печётся о своей жизни. Если узнает о твоих настоящих целях, может выкинуть что-то неразумное.
Хусейн задумался. Встал.
— Звучит логично. Но разреши мне для начала задать вопрос и тебе. Если ты не против.
Я пожал плечами.
— Задавай. Как