Китайцы не оказали даже символического сопротивления – они просто разбежались. Даже когда русские вломились во дворец, благо удары ядер проложили им неплохую дорогу, встретили атакующих лишь несколько человек с холодным оружием. Их затоптали, не заметив, а потом отловили тех членов китайской администрации, которые не успели сбежать, и перебили их безо всякой жалости. Русские отходчивый народ. Но Верховцева и уважали, и, чего уж там, любили. За то, что смог провести их через океаны. За то, что никогда не бил матросов по морде. За то, что сделал обеспеченными людьми и готов был защитить от гнева любого начальства… Русские мстили, а делать это умели хорошо.
Но если в китайской части Шанхая проблем не было, то с европейской им пришлось изрядно повозиться. Американскую не трогали, но были еще французская и британская, где завязался настоящий бой. Впрочем, снова заговорили орудия кораблей, моментально разрушившие надежды обороняющихся. К вечеру город, словно перезрелое яблоко, упал в руки победителей.
А тем временем у причала разыгрывался второй акт сей трагедии. Не менее десятка кораблей, согнанных в эти места штормом, были захвачены прямо тут, в порту. И, хотя их экипажи пытались оказать сопротивление, успеха это им не принесло. Уж в чем, в чем, а в искусстве абордажа русские поднаторели изрядно.
Верховцев пришел в себя только наутро и, несмотря на протесты врача, потребовал немедленно поднять его на палубу. Вышло у него это довольно громко, несмотря на общую слабость, так что вестовой, появившийся в дверях, мигом вызвал подмогу. Да, у себя в лазарете доктор хозяин, однако капитан – первый после Бога, его слово закон! И уже через пять минут Александр стоял на палубе, с двух сторон подпираемый двумя матросами, и с интересом рассматривал открывшуюся ему панораму города.
Честно говоря, вид наполовину сгоревшего Шанхая был на любителя. Очень уж неприглядно выглядят слабо дымящиеся руины. Если б не снизившийся к ночи ветер и последовавший за ним ливень, город выгорел бы полностью, а так получилось… кусками. Сейчас Шанхай напоминал больше шкуру леопарда, весь в пятнах.
Такое зрелище на большинство людей обычно производит удручающее впечатление. Да что там, сам Верховцев еще вчера не нашел бы добрых слов для тех, кто учинил подобное. Однако с тех пор многое изменилось, а нога, на которую невозможно наступить без того, чтобы зашипеть от боли, хорошо прочищает мозги, изгоняя любовь к ближнему почище, чем немецкий инквизитор [105] ведьму.
– Очнулся, – из трюма появился Гребешков. Поморщился, сощурившись и привыкая к свету. – Значит, не умрешь.
– Даже и не собирался. Ты что, здесь все время?
– Да, – Гребешков кивнул в сторону своего брига. – Там и без меня справятся.
– Тогда докладывай.
Что же, прапорщик доложил. Громко, образно и не особенно стесняясь в оборотах. Если верить его словам, побоище вышло эпическое. А верить следовало – вид города подтверждал каждое слова товарища. И, когда Гребешков выдохся, Александру оставалось лишь резюмировать:
– Да-а… Наворотили вы дел.
– Совсем плохо? – раскаяния в голосе Гребешкова не было слышно совершенно.
Александр в ответ лишь пожал плечами и вновь невольно скривился – боль в ноге вспыхивала иной раз от самых невинных движений:
– Черт его знает. Менять что-то все равно поздно, играть придется с теми картами, которые на руках. Вот что. Американский квартал, говоришь, не тронули?
– Нет. Ребята сунулись было, но там сказали, кто они и откуда. Наши и отстали.
– Это хорошо. Еще и с ними отношения портить… А знаешь, пригласи ко мне на ужин кого-нибудь из их особо уважаемых. Лучше всего того, кто здесь заправляет самыми большими деньгами.
– На ужин? Ты себя в зеркале видел?
– Ну, тогда завтра к обеду, – покладисто согласился Верховцев. Старый товарищ был прав – голова Александра работала вроде нормально, мысли не путались, но вот все остальное… Слабость была такая, что его периодически начинало мутить, а это во время делового разговора не лучшее состояние. И это еще он боль в бедре не учитывал.
– Думаешь, оклемаешься? – слова Гребешкова звучали на редкость скептически.
– Надеюсь, что немного приду в себя. До конца, разумеется, не оправлюсь, но все легче. И потом, время поджимает, тянуть нельзя. Справлюсь как-нибудь. И Сергея Павловича позови…
– Ну-ну, – вновь скепсисом Гребешкова можно было заряжать пушку. Тем не менее от дальнейших комментариев он отказался. Понимал, что командир прав – время и впрямь поджимало.
– Справлюсь, – твердо сказал Александр. – Не волнуйся. Скажи лучше, трофеев много взяли?
– О-о-о! – Гребешков оживился. – Даже очень. Викторию помнишь? Тьфу на ту Викторию и на весь Гонконг вместе с ней. Мы богаты, командир!..
Американцы пришли на следующий день, точно к моменту, когда их пригласили. Возможно, потому, что были деловыми людьми и знали цену времени. А возможно, на них произвел впечатление недавний захват Шанхая – быстрый и жесткий до жестокости. С другой стороны, американцы понимали: бояться им нечего. Хотели бы убить – истребили бы сразу же.
Вон, британцев, пытавшихся оказать сопротивление, десантники уничтожили – сантименты простым, не обремененным политесом русским мужикам были чужды. Стреляют в тебя – стреляй в ответ, логика простая и надежная. Правда, тех, кто сразу поднял руки, не трогали, согнав вместе с женщинами и детьми в уцелевшую казарму, да там и заперев.
Но понимание, что тебя не хотят убивать – одно, а осознание, что могут и передумать – нечто совсем другое. Так что на Верховцева они посматривали с некоторой долей опаски. Не очень сильной, правда.
Было их двое. Один – лет сорока, высокий, худощавый, темноволосый, более всего напоминал Дон Кихота из оставшейся дома богато иллюстрированной книги. Может, кстати, у него и впрямь имелась толика испанской крови. Было в его внешности что-то такое, неуловимо южное.
Второй был невысок, плечист, изрядно полноват и обладал рыжеватой шевелюрой, весьма сочетающейся с его лицом, грубоватым и в то же время добродушным. Лет ему было на вид едва за тридцать, и, судя по тому, как неловко он носил дорогой сюртук отличного пошива, становилось ясно – на официальных мероприятиях сидеть человек не любит. Впрочем, Александру было все равно. Он, честно говоря, даже имена гостей забыл сразу же, просто не видя смысла запоминать их и для себя именуя просто по внешности: Худой и Толстый.
В честь гостей стол накрыли прямо на палубе, благо наконец-то устаканилась погода. Дождя не было, солнце хоть изредка да пробивалось, ветер практически стих.