На летучку он все-таки опоздал. Есть мероприятия, на которые не успеть без привычки. Вроде бы сидят редакторы по своим боксам, изучают газеты. Одни — чтобы не осрамиться перед коллегами, другие — дабы посрамить. Посматривают на часы. Первым приходить пошло, но и опоздать нельзя, Германия-с. Выходит, и тут дело тонкое, опыт требуется. Сперва комната пуста, и вмиг уже полна. Обманутый пустотой, Логинов нужный момент пропустил.
Владимир не был чувствителен к взглядам. Но тут… Самое опасное, что могло его ждать в них, его и ждало — сочувствие! Как к тяжелобольному. Лучше что угодно, лучше ненависть, лучше зависть. Логинов пожалел, что оставил в своем кабинете шляпу!
Верховодил сам Шеф. Молодой цензор тоже был тут. Ясно, доложил. Но когда? Вечером или все же с утра?
Когда Логинов вошел, замолчали. Как успела распространиться весть, было для Володи загадкой. В одном он был убежден: редакторы из тех, которые ходят на летучки, ночами ухо к приемнику в поисках их программы не прижимают. А собрались вместе только что. Выходит, простым способом, или, как у них говорят, посредством голоса, слушок не разбежался бы, не успел…
— Хорошо, что вы пришли, господин Логинов, — приветствовал по-немецки редкого гостя Шеф.
— Соскучился.
Шеф даже не усмехнулся. Остальные склонили головы. Приступили к планерке. Володя ждал, когда же разговор зайдет о вчерашнем, но летучка сегодня старательно избегала упоминаний Афганистана, Ирака, покушения на Туркменбаши. Логинову казалось, что вот-вот об этом все же заговорят, ведь западная пресса продолжает преподносить на разные лады ашхабадский детектив. Но тщетно. Наконец, он понял редакторов — в доме повешенного не говорят о веревке. Сочувствие! Когда расходились по кабинетам, он надеялся, что Шеф вызовет на разговор, но нет! Хоть домой уходи, никому ты не нужен. Даже на разгон, даже на порку.
В кабинете гулял ветер. За время летучки в нем потрудились полотеры и забыли закрыть дверь, так что сквозняк по своей прихоти распорядился бумагами. Логинов не стал их собирать. Секретарша занесла план программ на месяц.
— Взгляните, там есть новое.
На ее лицо был натянут чулок строгости. От мысли, что они с ней одногодки, Логинову стало не по себе.
— Неужели «Час демократии» отменили? («Час демократии» — гвоздь политической программы, который доверяли вести самым опытным и проверенным.)
Секретарша не улыбнулась.
— А еще Мухина в утреннюю смену переводят.
Логинов вздрогнул. Мухин — тот самый парень, его цензор.
— За что? Он же семейный?
— По собственному желанию. А что? — ответила женщина и ушла.
Логинов взял в руки план. Его программа, под его именем, занимала прежнее место. Но программы Мухина он не нашел! Он позвонил в техническую службу, поинтересовался, не было ли вчера в ночной программе перемен, и, получив отрицательный ответ, направился к Мухину.
Мухин после бессонной ночи выглядел, как выстиранная подушка. Редактор сидел в кресле, а вокруг расположился консилиум из тех, кто хотят ходить на летучки. Приход Логинова прервал нотацию, которую «деды» читали «салаге».
— Почему тебя на утро ставят?
— За вашу безумную передачу! — за Мухина ответил крепыш из «дедов». Он походил на рассерженного шмеля.
— За мою передачу отвечаю я.
— Здесь вы ни за что не отвечаете! Вы сотрудник свободный и безответственный! Прежде чем пользоваться системой, надо научиться ее принципам.
Другие — их было двое — согласно покачали головами.
— Что вас дернуло, в самом деле! Взрослый человек, — добавил коллега, отмеченный профессорской бородкой. — Серьезное дело вам доверили, а вы… Прикрылись молодым. Вот такие вы, нынешние антиглобалисты!
— Мухин, в чем дело? Что они говорят? Ты сказал Шефу, что я просто переиграл тебя? Что я поменял передачи?
Мухин поднял глаза:
— Ничего я вообще никому…
Логинов растерялся. А как же узнали?
Мухин кивнул на «шмеля». «Шмель» сказал язвительно:
— Доверяют у нас много, а проверяют мало. Хорошо, что я по утрам программу слушаю!
— Не ты один. И я! — вставил «профессор» обиженно.
— А я что, не слушаю? — добавил и третий. Он все время курил и даже разговаривал, не вынимая сигареты изо рта.
— И что, сразу доносить? Старые антикоммунисты!
Логинов понял, почему его программа сохранена, а мухинская — нет. Все-таки великая вещь — государственное мышление. Расчет Шефа точен: с Логинова взятки гладки, он сотрудник свободный, фрилансер, и, раз передача вышла, его увольнение очевидно можно связать с цензурой. Может быть скандал. А так, для начальства, меры приняты, контроль усилен, виновный в недосмотре из числа сотрудников постоянных наказан!
— Не доносить, а контролировать качество. Вы выражения выбирайте. Набрали случайных людей…
«Шмель» подбоченился и надвинулся на Логинова.
— Ну, ну, не ссорьтесь. Устаканится, — засуетился «профессор». Но Логинов знал, что лучше ему уже не сдерживаться, чтобы не победила в нем совсем уж черная злоба.
— Может быть, ты на войне был? Или в изоляторе КГБ диссидентствовал? — бросил в «шмеля» Логинов. О «шмеле» знали, он попал в Германию отнюдь не путем Георгия Владимова.
— Ах ты… Ах ты, тля! Мелочь… Да ты сам агент, здесь все знают!
— Господа, господа! Мальчики! Успокойтесь. А то мы бог до чего…
— Ну, это уж… Если мы тут в прошлом копаться начнем, КГБ поминать… — третий даже извлек сигару изо рта и в волнении поместил ее в карман.
Логинов споткнулся и ткнул ненавистника пяткой ладони под дых. Как бы случайно. Тот охнул и сел на корточки. Последний раз его били в Крыму, в отпуске, но тому уже как 20 лет, в студенчестве…
Логинов развернулся на каблуках. Перед ним расступились молча. Он направился к Шефу. Секретарша поднялась ему наперерез, но он опередил ее, поцеловал в щеку, и она, изумленная, уселась на стол. Начальник смерил гостя взглядом, лишенным энтузиазма. Только что ему позвонили сверху. Быстро…
Целовать Шефа Логинов не стал.
— Верните Мухина в дневную, — сказал ему Логинов, но уже по взгляду понял, сколь бесполезно его движение. Что-то он задел тут, что-то, как меряет Балашов, главное.
— Вы хороший журналист, Логинов, и бог бы с вами. Только в журналистике вы так ничего и не поняли. И в жизни здесь ничего не поняли. Вы ведь «там» западником слыли?
— Слыл. Пока Белград не разбомбили. А теперь уже третью войну отсчитываем.
Начальник только рукой махнул. Ну о чем тут еще говорить, если общение на разных языках.
— Поезжайте в