Какими бы ни были его мотивы, Элвин вместе с ротой Ковенанта прибыл в замок Амбрис, где мученицу Эвадину обвинили на фарсовом судебном процессе, каковой провёл малопонятный священник по имени Арнабус. Воскресшую мученицу по ложным обвинениям в государственной измене и богохульстве приговорили к смерти через повешенье, но Элвин, закованный в доспехи, позаимствованные у Уилхема Дорнмала, пробился через толпу, дабы заявить о своём праве оспорить вердикт поединком. Этот аспект истории мученицы Эвадины невозможно отрицать, поскольку его подтверждают другие источники — Элвин Писарь действительно в тот день сражался в поединке с рыцарем-командующим сэром Алтусом Леваллем, завоевав огромное признание благодаря тому, что успешно держался против прославленного рыцаря-ветерана, во всяком случае, какое-то время. В этом поединке Элвин открыл тайну, доверенную ему восходящей Сильдой Дойселль — тайну, из-за которой её приговорили к Рудникам: король Томас Альбермайн на самом деле был незаконнорождённым сыном своего защитника и не имел никаких прав на трон.
Побеждённый разъярённым рыцарем-командующим, Элвин был спасён от смертельного удара Воскресшей мученицей. Соскочив с эшафота, мученица Эвадина ударила сэра Алтуса украденным мечом, в то время как соединённые силы солдат Ковенанта и верующих керлов начали атаку на роту Короны. В последующем хаосе мученица Эвадина и её последователи вытащили полумёртвого Элвина и вынесли его в те самые леса, где он провёл свою непутёвую юность. Мученица и разбойник теперь соединились в восстании, но мог ли такой союз продлиться долго?
ЧАСТЬ I
Меня иногда спрашивали, пускай и только шёпотом: «Восходящая, а был ли Бич на самом деле? Правда ли, что Серафили обрушили на Землю огонь и разрушение, дабы очистить её от Малицитов? Можно ли поверить, что тысячи людей погибли и великие города были уничтожены в этом ужасе огненного спасения?».
Мой ответ — пускай многие и проклянут меня за него — всегда был таким: «А разве это имеет значение?».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Оказалось, во сне меня поджидал Эрчел. Из всего множества мёртвых душ, усеивавших мою память, она выбрала его. Не милую Герту с ловкими пальчиками. Не Декина — страшного, безумного, но иногда и мудрого Короля Разбойников. И даже не набожного зануду Конюха, которого я оставил убитым одной снежной ночью много лет назад. Нет, это Эрчел приветствовал меня плотоядной ухмылкой. Заляпанные зубы темнели на белом фоне побледневшего лица, и свежая кровь капала с порванной ткани в его паху. Несмотря на ухмылку, я видел, что ему неприятно меня видеть, но, с другой стороны, кастрация оказывает удручающий эффект даже и на самую добрую душу, хотя уж он-то при жизни добрым никогда не был.
— Пришёл посмотреть, да, Элвин? — спросил он, наклонив голову и почёсывая тощую шею. Пока он говорил, она вытягивалась и изгибалась, словно змея, а говорил Эрчел скорее голосом отчаявшегося попрошайки, чем оскоплённого обиженного садиста. — Пришёл посмотреть, что натворил, да?
Его руки и пальцы казались длиннее и тоньше, чем я помнил, и он скрёб и тыкал ими по наручу моих доспехов, закрывавшему предплечье, оставляя кровавые следы на металле.
— Значит, ты теперь рыцарь? — ликующе прошипел он, покачивая головой на удлинённой шее. — Высоко поднялся, да? Выше, чем бедный Эрчел и мечтать смел. Достаточно высоко, чтобы поделиться монеткой со старым другом.
— Я не рыцарь, — ответил я и дёрнул рукой, избавляясь от его прикосновения, которое жалило, несмотря на доспехи. — И мы никогда не были друзьями.
— Только не бей кулаками бедного старого Эрчела. — Он злобно насупился, пригнувшись, и вцепился длиннопалой рукой в кровавое месиво у себя между ног. — У него теперь нет причиндалов, помнишь? Ты позволил той мелкой сучке отрезать их.
— Ничего я ей не позволял, — напомнил я ему. — Хотя не могу сказать, что стал бы её останавливать.
Он стиснул зубы и издал звук, в котором гротескно смешивались смех и шипение.
— Она получит то, что грядёт, — заверил он, стуча зубами, за которыми в тёмной нише рта извивалось что-то тёмное и влажное. — Уж ты-то проследишь за этим.
Охваченный внезапной яростью, я потянулся к мечу, выхватил его и обнаружил, что Эрчел уже убрался за пределы досягаемости клинка.
— Иди, иди, — сказал он, маня меня к себе. — Неужели не хочешь взглянуть на то, что ты натворил?
Порыв ветра укрыл туманом окружающие нас пучки травы, превратив Эрчела в сутулую тень. Мягкая земля захлюпала под сапогами, когда я пошёл за ним, влекомый любопытством в той же мере, что и желанием рубануть по нему — в мире бодрствования я был лишён такого удовольствия. Ясно было, что мы на болоте, хотя мне и не знакомом. Туман густел повсюду, скрывая все приметы, кроме неровных, скрюченных силуэтов каменистых верхушек, которые торчали из болот, словно неподвижные чудовища во мраке. Где бы мы не находились, я этих мест не знал.
Вскоре в этом тумане я потерял Эрчела из вида и некоторое время шатался по болоту в бесцельных поисках, пока тихий крик какого-то невидимого зверя не привлёк меня, словно маяк. В этом непривычном крике смешивались скрежещущее шипение и утробный рык, звучавшие всё громче, и к ним присоединялся хор других нестройных звуков. Источник открылся, когда ветер снова развеял туман: на полузатопленном трупе сидела большая птица. Я таких никогда не видел — размером с орла, но без капли величия. Как и у Эрчела из сна, голова птицы покачивалась на удлинённой шее, а блестящие выпученные глаза с мрачным голодом смотрели на меня над клювом, покрытым пятнами крови и похожим на колючий тесак. Клюв раскрылся, и птица издала очередной уродливый крик, который эхом повторили многочисленные глотки в округе.
— Говорят, их называют стервятниками, — сообщил мне Эрчел. Его глаза блестели от наслаждения при виде моего ужаса и отвращения.
Осматриваясь по сторонам, я увидел, что птицы заполонили