— Не вертись, больнее будет, — предупредил он вора.
Я откинул с головы капюшон плаща. Неудачливый карманник пораженно уставился на меня.
— Вы кто? — спросил он. — Откуда вы взялись?
— Невидимые стражи порядка, — усмехнулся я, — бережем покой этого города.
И тут из-за угла вывернул полицейский мобиль и остановился рядом с нами. Городовые надели кандалы на невезучего карманника и усадили его в мобиль, а затем помогли целителю погрузить пострадавшего.
Большой, но не очень дружной компанией, мы вернулись в полицейский участок. И первым делом попались на глаза полицмейстеру, который все еще продолжал свою внезапную проверку.
— Где вы изволили пропадать, господин Кожемяко? — сурово спросил полицмейстер, узнав Мишу.
— Производил задержание преступника, — бодро отрапортовал Миша. — Удалось взять с поличным карманника.
— А это еще кто? — недоуменно спросил полицмейстер, провожая тяжелым взглядом носилки.
— Пострадавший от насильственных действий, ваше высокопревосходительство, — доложил Миша. — Сейчас целитель приведет его в себя, а я проведу допрос.
— Хорошо, — милостиво кивнул полицмейстер. — Объявляю вам благодарность. Продолжайте службу.
Но тут зоркий взгляд начальства заметил Плащ Скрытности на плечах Миши. Ноздри полицмейстера гневно раздулись.
— А это еще что за лохмотья? — ледяным тоном процедил он. — Почему одеты не по форме, господин Кожемяко?
— Переоделся в гражданское, чтобы преступники не могли меня узнать, — ответил Миша.
— Все равно, — не принял его доводы полицмейстер. — Сейчас вы на службе и должны выглядеть как полагается. Объявляю вам взыскание.
И полицмейстер многозначительно кивнул, явно довольный своей строгостью и справедливостью. При этом его второй подбородок тяжело колыхнулся.
Я подошел ближе, и высокий начальник соизволил меня заметить.
— Вы еще кто? — резко спросил он.
Не дожидаясь моего ответа, он повернулся к Мише:
— Кто этот человек, господин Кожемяко?
Я едва заметно покачал головой. Миша понял меня правильно.
— Это добровольный помощник, — отрапортовал он. — Помог задержать преступника.
Полицмейстер снова посмотрел на меня.
— Приятно видеть сознательного гражданина., — величественно сказал он. — Благодарю вас за содействие и выражаю благодарность. Возможно, вам даже вручат медаль, если преступник сознается.
— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, — улыбнулся я, чтобы не подводить Мишу.
— Непременно возьмите показания у этого сознательного гражданина, — напомнил полицмейстер Мише.
— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство.
Пострадавшего от рук домового унесли в кабинет целителя. Несчастного карманника дежурный запер в камере участка, а мы с Мишей закрылись в кабинете и, наконец-то, облегченно выдохнули.
— Сегодня он еще добрый, — сказал мне Миша, имея в виду полицмейстера.
— Да, я заметил, — рассмеялся я, — даже не пожалел для меня медали.
— Не слишком-то рассчитывай на медаль, — предупредил меня Миша. — Эти медали положены всем горожанам, которые помогают полиции, но на моей памяти еще никому ее не вручили.
— Вот как? — усмехнулся я. — Что ж, буду и дальше жить без медали. Зато я очень рассчитываю на чашечку крепкого и горячего кофе. Подскажи, где можно ее раздобыть?
— Только в соседнем трактире, — развел руками Миша. — Бытовая магия в полицейском участке запрещена приказом полицмейстера. Пить кофе и принимать пищу на рабочем месте он тоже запретил. Все служащие полиции обязаны обедать в трактире. Кстати, этот трактир держит родственник полицмейстера. Но имей в виду, Саша, что я тебе этого не говорил.
— Ловко придумано, — рассмеялся я. — Что ж, в таком случае прогуляюсь до трактира.
— Да не нужно, — махнул рукой Миша.
Он запер дверь кабинета на ключ. Затем открыл стоящий в углу сейф, достал оттуда небольшую жаровню и поставил ее на стол.
— Будет тебе кофе, — пообещал он.
— Я всегда знал, что служебные инструкции пишутся именно для того, чтобы их нарушать, — рассмеялся я, щелкая пальцами.
В жаровне сразу же вспыхнуло пламя.
Джезвы у Миши не было, зато нашлась большая металлическая кружка. Я взялся сварить нам кофе, а Миша пока спрятал плащи и очки в сейф. Жаровню он тоже убрал в сейф, едва я закончил варить кофе, и я кивком одобрил Мишину предусмотрительность.
— Поучаствуешь в допросе пострадавшего? — спросил меня Миша.
— Разумеется, дружище, — кивнул я, делая первый глоток.
Кофе горчил, к тому же у Миши не нашлось молока. Но все-таки это был кофе — божественный напиток, возвращающий бодрость и пробуждающий остроту ума.
— Хорошо-то как, — улыбнулся я и сделал второй глоток.
Минут через десять в дверь кабинета постучали, и к нам заглянул целитель.
— Пострадавший пришел в себя и может говорить, — сообщил он.
Затем целитель чутко повел большим носом.
— Кажется, здесь только что варили кофе, — сказал он. — Угостите и меня чашечкой?
— А господин полицмейстер уже уехал? — спросил его Миша.
— Его высокопревосходительство отбыл десять минут назад, — кивнул целитель.
— Тогда, прошу, — пригласил Миша.
Мы угостили целителя кофе.
— Благодарю вас, господа, — кивнул целитель, принимая чашку.
А Миша повернулся ко мне:
— Ну что, Саша, идем поговорим с нашим пострадавшим?
— Он в кабинете менталиста-психолога, — предупредил нас целитель. — Там кушетка мягче.
— А у вас в участке есть менталист-психолог? — удивился я.
— Разумеется, — мрачно кивнул Миша, — его высокое превосходительство, господин полицмейстер, решил, что полицейским совершенно необходима качественная психологическая помощь.
— И этот менталист-психолог тоже родственник полицмейстера? — догадался я.
— Само собой, — подтвердил мою догадку Миша.
* * *
Пострадавший от рук домового лежал на мягкой кушетке в кабинете менталиста-психолога. Его голова была забинтована. Светлые волосы беспорядочными вихрами торчали из-под бинтов. Щеку пострадавшего наискось пересекал уродливый старый шрам. В кабинете он был не один. Здесь же находился Степан Богданович Прудников, который просто светился от счастья.
— Здравствуйте, господа, — радостно приветствовал он нас. — Вы, наверное, еще и сами не знаете, как вам повезло.
— Добрый день, Степан Богданович, — вежливо кивнул я.
Прудников торжествующим жестом указал на кушетку.
— Знаете, кто это? — спросил он нас.
— Обознались вы, ваше благородие! — хриплым голосом перебил его пострадавший. — Плотник я, на шестой линии живу. Кого угодно там спросите, меня все знают.
— Врешь, — ласково сказал ему Прудников.
И повернулся к