Я еле успеваю отпрыгнуть. Под потолком вместо «бабушкиной» рожковой люстры теперь копошится здоровенный, с горящими глазами паук, который почти цапнул меня за голову. Блин, пакость какая!..
Осечка! Он сейчас прыгнет, ска!..
Замораживаю время. Паучара — он уже ушел с линии огня и шлепнулся на ковер — в углу готовится к броску. Шевелит лапами не так резво, но все-таки слишком быстро и как-то невыразимо отвратно.
А я дергаю спуск.
Осечка! Клятая, чертова Хтонь, нах!
Время снова мчится вперед — не удержал!
— Я тут! — голосит паук женским голосом и точно на дыбы поднимается. Мерзко ходят хелицеры.
Спуск!
У Язовца была куча стволов и особенные патроны — неужели опричнина хуже? Грохот. Отдача.
Мерзкая тварь разлетается на куски, дом точно стонет в негодовании. Весь, целиком.
В глаза внезапно бросается — на полосатых обоях пришпилена «мгновенная» фотка: снажья бабушка в окружении прорвы внуков. Ай, не время!.. Куда бежать?..
— Уходи, Усольцев!
Выношу деревянную дверь плечом: коридор! Еще двери: туалет, ванная! Прямо: другая комната! Бегу туда, потому что со стороны двери в подъезд слышен гул, точно там смерч закручивается. И саму дверь трясет. А мысль сунуться в тесную ванную внушает страх сама по себе.
Поэтому — прямо!
Тут, кажется, спальня. Кровать ходит ходуном, словно под ней кто-то есть. Да это, пожалуй, и вправду так! Платяной шкаф — тоже, причем его дверцы точно всасываются, вминаются внутрь самого шкафа, идут трещинами, начинают ломаться… да ну нах.
На окне тоже ставни — и тоже захлопываются, но перед этим успеваю заметить, что решетки тут на окне нет. Поэтому прыгаю прямо в него — с разбегу, вышибая стекло, раму, ставни! Комбез и шлем защитят.
Бац! Бух! Звон осколков. Я лечу вниз, приземляясь в очередной палисадник. И тут… всюду жизнь. Особая жизнь, хтоническая.
Лебеди из покрышек расправляют крылья, анютины глазки и бархатцы, ставшие в одночасье хищной инопланетной флорой, скалят зубки и тянут свои хоботки к курсанту Усольцеву. Распятого мишки тут нет, но на стволе кронированного тополя — ну конечно! — раскрывается глаз, а к стволу приколочено сразу несколько мягких игрушек: какие-то котики, собачки, плюшевая обезьяна…
Вся эта братия вертит бошками, глядя — я это понимаю! — в упор на меня своими пластмассовыми глазами, и шевелится, начиная сползать с тополя. В телах торчат толстые гвозди — сотки! — но плюшевых порождений Хтони это совсем не смущает. Пузатая грязная обезьяна первой соскакивает на землю и начинает ко мне ковылять.
Пошли к черту! Отбиваясь одной рукой от цветов, поднимаюсь на ноги. Палисадники все точно взбесились — и у этого дома, и у соседнего. Да и сами бараки…
А я, получается, ослушался приказа старшего и оторвался от группы. На первое мне сейчас наплевать! А вот второе — проблема.
Мир снова ожил, точно я выбрался из какого-то пузыря: вдали вопли и выстрелы, где-то чавканье. Ладно. Выходит, наши на соседней улице — и просто так туда не попасть. Надо искать проход…
Держа винтовку наизготовку, бреду вдоль бараков. Прислушиваюсь… Надежда теперь только на себя — «пес» сдох.
Зато за мной тащится плюшевый песик — самый упорный.
* * *
Выйти к своим оказалось очень непросто. Как и вообще выйти куда-нибудь, где есть разумные. Которым еще можно помочь — и которые помогли бы мне.
Хтонь будто бы захватила относительно небольшой кусок Поронайска, но он немедленно оказался разделен на множество секторов, в каждом из которых творился отдельный сюр. Многие из них были попросту непроходимыми — как тот овраг — а из других вылезали, выползали, вылетали твари, которые заставляли меня укрыться, свернуть не туда, сделать крюк.
Я продолжал слышать выстрелы, вопли, призывы о помощи — иногда буквально за забором. Но пробиться туда, где творится основной замес, — не мог.
Дворик, в котором железная качель выпростала из земли четыре ноги и теперь бродит, пошатываясь, вращая головой-сидушкой, а по двору валяется несколько трупов. Перекошенная голубятня, из глубины которой доносятся тяжелые шаги, курлыканье и хруст; клетка забрызгана изнутри кровью, сетчатая дверца трясется. Погреба для картошки, над которыми почва шевелится, а из ржавых вентиляционных труб доносится «ву-у!» Классики мелом на асфальте, сектора провалены в подземную темноту, и оттуда идут потоки жары и холода, заставляющие воздух дрожать.
Я навидался столько странной и жуткой хрени, что хватит на всю жизнь. Рассказать бы кому в Твери… — не поверят. Когда в школе рассказывают про Хтонь — не веришь. А потом в цирке не смеешься.
Пробираюсь между каких-то ржавых гаражей-ракушек, выглядящих относительно нормально. Внезапно — движение, шорох.
Я вскидываюсь… передо мной стоит Соль. Одета по-идиотски — как воительницы в фильмах про амазонок, в этом, как его… бронелифчике. Я, впрочем, отлично знаю, насколько стремительной и резкой может быть эта девчонка. Как в фильме!
Если это, конечно, Соль. Выглядит она — как мешком по голове стукнули. И сразу вываливает:
— Нам нужно найти очаг. И уничтожить. Скорее, пока я слышу его… и пока хоть что-то еще осталось от города.
Хватает за руку… я чудом не нажал спуск, а Соль этого так и не поняла.
Вырываю руку, шагаю назад:
— Докажи, что ты не морок. Э…
— Ты чо мне настройку сбиваешь, Мясопродукт? Надо верить в чудеса, понял? Так… нам туда. Я иду на этот Морготов звук — прикрывай спину.
И отчаянная снажья девчонка с катаной устремляется куда-то в проход между гаражей. Ничего больше не остается, как идти за ней. И ведь я понимаю, о чем она говорит. Очаг, значит… Если его найти и разрушить — безумие прекратится, аномалия съежится и растает. Мы, побывав в той Хтони, чувствуем это задницами. А это самое верное.
Соль уверенно ведет меня на окраину этого гаражного муравейника, где возвышается здоровенный кирпичный ангар — бывший автосервис. Пару раз видим каких-то гротескных костлявых тварей — похожи на безумную помесь водомерок с жирафами — они с грохотом скачут по крышам других гаражей, вдали. Нам не до них.
Чем ближе к цели, тем становится неуютнее. Казалось бы, куда больше? Но Соль кривится, дергает ушами. И под конец, когда мы приближаемся к автосервису, даже я начинаю слышать звук, от которого ноют зубы, тянущий жилы, отталкивающий. Это точно здесь.
Но перед нами кирпичный куб без окон, ворота заколочены наглухо, их не открывали сто лет.
—