— Придушу, если ещё раз напомнишь! Официальное авторство будет?
— В соавторстве со мной, не взыщи. Так правильнее. Сильно больна?
— Температура 38 с утра. Грипп. Раньше, чем на следующей неделе, не оклемаюсь.
— Значит, не сможешь выглядеть так, какой хотела бы показаться на мои глаза.
— Негодяй! Кстати… Ты — один?
— Вдовый. Живу с дочкой и сестрой. К другим отношениям не готов. Даже с тобой. Прости.
— Не очень-то и напрашиваюсь.
— Значит, в апреле жду тебя в Москве. Предварительно посмотри в справочнике и набери приёмную генерального директора. Чёрт… ещё секретаршу надо искать, оставшаяся от прежнего Генерального навевает тоску. Нет, на секретарство не приглашаю, просто мысли вслух. Пока, выздоравливай.
Найти Оксану в секретари, чтоб все ахнули от зависти? Ни за что. А вот Катя нужна. На смену нынешнему «москвичу» я мечтал запустить клон 5-дверного «Опель-Вектра-А». Несложная и беспонтовая машина с просторным моторным отсеком, вместит и 2-литровый дизель, и 16-клапанный бензиновый 1600. Подвеска неубиваемая, простая, «качающаяся свеча» впереди и балка на пружинах сзади. Кузова, конечно, были гниючие, но в борьбе за приз «самая быстрая гнилушка года» московский 2140 даст «опелям» 100 очков форы и выиграет. Про оцинковку и лужение пока лучше не заикаться, а вот обработка скрытых полостей, покрытие мастикой… Мысли на этот счёт крутятся, повторяются. Машина для советского человека — не картридж, покупается надолго, дети домучивают оставшиеся от отцов экземпляры. Кузов «москвича» должен жить лет 20! И выглядеть гармонично, пусть без претензии. Я набросал эскизы, но приблизительно, не один в один. У Катьки безошибочный нюх на пропорции, на каждый изгиб линии кузова или элемента интерьера. Без неё «березина» вышла бы такой же топорной, как ранние «пассаты», Журавлёва умудрилась придать тем же формам шарм. Почему машина и понравилась в Женеве.
Если бы не дурацкая выходка её отца, Катька числилась бы соавтором дизайна, включила машину в своё портфолио. Как мог выгораживал, чтоб её не вышвырнули пинком под упругий зад, а вежливо — по сокращению штатов, с компенсацией, стараясь не унижать. Но прекрасно понимаю, что была в курсе всех папашиных маневров по госпремии и не одёрнула, не остановила: не надо, я не одна проектировала «березину», придержи коней. Приняла подарок от ЦК КПБ как должное. А потом обиделась, что отобрали.
Пусть рисует. Мне с ней детей не крестить. И, тем более, ей от меня не рожать. Надеюсь.
А вот Вале… Пока мы с ней деторождение не обсуждали, и она предохраняется. Попросил не спешить к нам домой, встретиться сначала в её квартире. Соскучился.
Но сколько бы ни приходилось терпеть без близости с женщиной, встречи с Валентиной никогда не напоминали извержение вулкана. С момента возвращения в СССР более сдержанной подруги, впустившей меня в сокровищницу своего тела, я не встречал. Медицинский профессиональный цинизм ей был присущ в полной мере, разделывая курицу, она могла взять кусок и сказать: похож на мошонку после травматической ампутации. Но дальше слов дело не шло. В постели она, похоже, усилием воли преодолевала скованность. Позволяла всё, что угодно, но именно что позволяла — из чувств ко мне, сама редко испытывала реальное удовольствие.
Валя старалась быть идеальной любовницей, но природа играла против неё. Эротические игры, лёгкое сопротивление при раздевании, перемена позы, секс в возбуждающем прозрачном белье — всё это мимо. Покорно выполняла, когда я просил. Но предпочла бы лечь на спину и пассивно отдаться «большому белому господину». Из любви, а не из желания близости. Порой соблазняла, но довольно безыскусно, всего лишь подходя ближе, прижимаясь. Очень нравилась голенькой. Мои похотливые руки и воображение действовали гораздо активнее.
Тем не менее, не возникало ни малейшего поползновения завести другую интрижку. Не скажу, что влюбился, до взаимности далеко, но очень привязался. Ценил её отношение ко мне, к Мариночке, к Машке. Понимал, что лучше не найду. Поэтому и влекло уединяться да соединяться — хотя бы разок, пусть безыскусно, зато душевно. Естественно, не мог представить жизни без Вали в Москве.
«Устроился поудобнее», — хихикал внутри умудрённый опытом 75-летний дедунчик-пердунчик. «Что в этом плохого?» — возражал я-нынешний. Обнял подругу и поцеловал, мы принялись одеваться, потом поехали на Рокоссовского.
Сборы, занявшие несколько дней, происходили сумбурно и одновременно несли налёт грусти. Перевёрнута страница жизни. В автозаводской двушке, благоустроенной руками Марины, мне было невыносимо находиться, в трёшке проще, она здесь ни разу не ночевала.
Вещи… Ценности Марины, оставленные для дочки, я забрал в Москву. Некоторые вещи из белья и галантереи отдал родителям, возвращающимся в Харьков. Себе оставил лишь фотографии.
В Москву уехал железнодорожный контейнер, отчасти заполненный «нажитым непосильным трудом» Валентины, накопившей на удивление мало вещей. Одевалась скромно, женственное и сексуально-вызывающее приобреталось только в последнее время — с началом нашего с ней разврата. Имидж девушки в комбинезоне и с гаечным ключом не был пределом моих эротических мечтаний.
Нас ждала двушка в районе Волгоградского проспекта, снятая с помощью братьев Больших, ничего лучшего не нашлось, и придётся терпеть, пока поспеет кооперативная 3-х-комнатная, проживая в самых спартанских условиях, хорошо хоть не с титаном в сортире, как в Тольятти.
Перед стартом в Москву я посетил Чижовское кладбище, там растаял снег. Расчистил могилку от скопившегося после зимы мусора, отметив, что тёща отменила частые визиты к дочке. Приехал один, не взяв ни Машку, ни, тем более, Валентину. Оставил букетик и попрощался.
Куда более мажорно прошла отвальная. Я заказал ресторан «Беларусь», пригласил Дёмина, Высоцкого, конструкторов, гонщиков. Поскольку практически все семейные, кроме как бы одинокой Вали, проставка обошлась недёшево, но покрылась премией, выписанной мне директором в награду за труд на МАЗе. Дёмин вручил мне её прямо за столом с закусками и спиртным вместе с дипломом, многозначительно добавив: «от Генерального — Генеральному». Все отбрыкивания, что иду на высшую должность в АЗЛК чисто временно, посему поздравлять не с чем, отметались с порога и единодушно, одна Валентина молчала, зная правду. Она сидела далеко, среди гонщиков, об её увольнении с МАЗа знали, о переезде в Москву и зачислении в штат моего нового завода — нет, не хотел усложнять ей существование слухами. К тому же на МАЗе помнили Марину, и торжественное объявление, что я подобрал себе замену, не дожидаясь года, вряд ли бы было воспринято с пониманием. А объяснять, что Валя — не вместо, это другое, сложно и непродуктивно.