Дверь с моей стороны резко открывается, впуская в салон ветер и сырость. Поднимаю голову, сглатывая, встречаюсь глазами с Гордеем. Я мокрая, грязная и с разбитым носом. А он такой статный, мощный, ухоженный, пахнущий превосходством и надменностью.
Я ожидаю от него всё что угодно. Злости, ярости, угроз и даже рукоприкладства. Ожидаю и замираю в шоке. Но становится ещё страшнее, когда ничего этого не происходит.
Он протягивает руку, сжимает мою ладонь и помогает выйти из раскуроченного джипа. Так же спокойно и аккуратно ведет к своей машине, не проронив ни слова. Помогает мне расположиться на переднем пассажирском сидении, совершенно спокойно садится за руль, вынимает из бардачка влажные салфетки и протягивает мне. Снова встречаемся взглядами. И его кофейные глаза совершенно спокойные, будто бы даже безразличные. Плохой знак. Лучше бы пришёл в ярость.
Забираю у него салфетки, отворачиваясь. Пока утираю нос и губы, начинаю чувствовать боль всё острее и острее, поскольку адреналин отпускает, Гордей спокойно разворачивается и везёт меня назад в тюрьму.
Доезжаем мы тоже молча. Я боюсь проронить слова, которые встали комом в моем горле, а он ничего не спрашивает.
Раскуроченные мной ворота так и лежат возле выезда, машина Гордея наезжает на них, подскакиваю на сиденье, сжимая в руках салфетку в разводах моей крови. Останавливаемся.
Дождь стучит по крыше машины, отдаваясь эхом в моей голове.
Конвоиры стоят на веранде, мокрые и злые. Гордей совершенно спокойно выходит и обходит машину. Щелчок — дверь открывается, Гордей снова протягивает мне руку.
— Идем, — безэмоционально произносит он, но это звучит как приговор.
Я цепляюсь за сиденье, но его рука сжимает мое запястье и тянет на себя, вытаскивая из машины. Ноги подкашиваются, но сильные руки не позволяют мне упасть.
— Ключи! — произносит Гордей, когда мы доходим до крыльца. Лысый кидает связку ключей, а Гордей их ловко ловит. Снова тянет меня за собой, но не в дом. Мы обходим здание по мокрой траве. Ступни вязнут в холодной дождевой воде и грязи. Начинает трясти. Даже не от холода, а от отпускающего шока.
Останавливаемся перед бетонной лестницей, ведущей вниз на цокольный этаж. Торможу, пытаясь сопротивляться, начинаю дергать рукой.
— Нет! — истерично выкрикиваю. — Я не хочу!
— Я тоже не хочу, Таисия. Но ты не оставила мне выбора.
Глава 9
Таисия
Из всей ситуации я уяснила только одно. Этот подонок не бросает слов на ветер. Он не сыплет пустыми угрозами для устрашения. Гордей обещал мне подвал за «плохое» поведение. И вот я в подвале. А следующим пунктом, если до меня все-таки не дойдет, обещали прострелить колени. И теперь я верю, что так и будет.
Это реально подвал. С бетонными стенами и таким же полом. Света здесь нет и никогда не было. Но есть под потолком маленькое окошечко с железными решетками, через которое проникает тусклый дневной свет. Сейчас пасмурно, и света здесь мало. В подвале ничего нет, кроме старого пыльного кресла.
И все.
Все…
Просто стены, бетон и пыль, от которой я чихаю каждую минуту. Радует только одно — подвал сухой. Сырости здесь нет. Но и тепла тоже. Меня трясет от мокрой одежды, пропитанной дождем, боли в переносице и отчасти от отпустившего адреналина. Я надеюсь, что не сломала нос, а просто ушибла, а еще надеюсь не заболеть. Иммунитет у меня хороший, но, как говорила моя бабушка, он прекращает бороться на стрессе.
Теперь мой дерзкий побег кажется безумием чистой воды.
Кем я себя возомнила?
Бабой-боевиком? Ларой Крофт? Женщиной-кошкой?
Как я вообще могла подумать, что смогу так просто убежать?
Теперь, когда я свернулась на грязном кресле, пытаясь согреться, накрывает ужасом оттого, что меня могли пристрелить отморозки, когда стреляли по машине, или я запросто могла разбиться, когда гнала на полной скорости на побитой машине по мокрой дороге.
Пыль въедается в горло, смешиваясь с привкусом крови. Сжимаю колени, пытаясь отвлечься и ничего не чувствовать. Но тело предательски дрожит.
Боль в переносице начинает отдавать в голову. Я всего лишь пару часов в подвале. А кажется, уже вечность. Хочется в туалет, но здесь нет даже ведра. И я терплю. Даже заплакать не могу, хотя очень хочется. Глаза щиплет, но слез нет.
Сквозь решетку пробивается серый свет. Ловлю его щекой, как когда-то в детстве ловила солнечные зайчики. «Мама, смотри, я поймала целое лето!»
Теперь этот луч — единственный свидетель, что где-то там еще существует время, что часы идут, даже когда для тебя они остановились.
Хрипло смеюсь, царапая горло. Полчаса иллюзии, что смогу переиграть судьбу. Жалкая идиотка.
Вжимаюсь в облезлую обивку бархатного кресла, представляя, как трещины на стенах медленно ползут ко мне. И вот-вот сомкнутся.
Так проходит около…
Я даже не знаю сколько, счет времени потерян. Но серый тусклый свет за окном меркнет, погружая во тьму. И тут мне становится по-настоящему жутко. Я ничего не вижу, совершенно, даже своих рук. Только чувствую холод, несмотря на то, что одежда на мне почти высохла.
Не прекращает трясти, головная боль становится невыносимой. И одновременно с этим накрывает слабостью. Кажется, даже если сейчас двери распахнутся и мне разрешат убежать, я не смогу этого сделать. Кажется, еще немного, и я отключусь. И это пугает еще больше. Никто не поможет, никто даже не узнает, что мне плохо.
Закрываю глаза, чтобы не смотреть в кромешную тьму. Пытаюсь дышать глубоко и ровно, чтобы хоть как-то себе помочь. Опускаю руки на подлокотники, а ноги — вниз, пытаясь заставить свой организм расслабиться и не трястись, как припадочная. В какой-то момент у меня даже это выходит.
— А-а-а! — выкрикиваю с визгом, тут же вскакивая ногами на кресло. Я четко почувствовала, как на мою ногу кто-то прыгнул. И хорошо, если это просто мышка, но у страха глаза велики, и в моей голове это огромная серая облезлая крыса.
Замираю, прислушиваясь. Шорох… Оно совсем рядом. Что ей стоит забраться ко мне в кресло. Я даже убежать от нее не могу.
— Ой, мамочки! — кричу во все горло. И снова прислушиваюсь. Она здесь. Совсем рядом. — Пошла вон, тварь! — воплю во