Видя, что новоявленная «мисс Фонбланк» носила довольно длинную бороду-эспаньолку, а остальная часть «её» лица была выбрита до синевы, Чаллонер решил, что стал предметом банальнейшего розыгрыша. Все остатки чар юной дамы мгновенно улетучились, а уж с мужчинами, тем более стоявшими ниже его по положению, он всегда мог проявить завидную твёрдость.
– Сударь, – довольно резко произнёс он, – мне пришлось претерпеть массу неудобств из-за малознакомых мне особ, и всё это дело начинает мне порядком надоедать. Или вы немедленно позовёте мисс Фонбланк, или я ухожу и обращаюсь в полицию.
– Какой кошмар! – вскричал мужчина. – Видит Бог, что я и есть та самая особа, но как же мне вас в этом убедить?! Полагаю, что это, очевидно, проделки Клары, давшей вам это поручение. Она явно не в себе, поскольку зачастую её розыгрыши – самая настоящая игра с огнём. В данном случае мы, похоже, не договоримся, и одному богу ведомо, что может повлечь за собой малейшая задержка!
В его голосе слышались растерянность и даже испуг, и тут Чаллонер вспомнил смешное двустишие, призванное служить паролем.
– Возможно, вам поможет вот это, – произнёс он и смущённо добавил: – «Негритёнок влез на вяз».
Лицо человека с эспаньолкой выразило искреннее облегчение.
– «Хоть ты чёрный, – белый глаз!» Давайте сюда письмо, – прохрипел он.
– Ну что ж, – ответил Чаллонер с известной долей недоверия в голосе, – я полагаю, что должен считать вас законным адресатом, и хотя я вправе быть недовольным оказанным мне обращением, тем не менее я рад, что со всей ответственностью выполнил данное мне поручение. Вот, возьмите, – добавил он, доставая конверт.
Дрожащей от нетерпения рукой мужчина буквально выхватил послание у него из рук, торопливо надорвал конверт и развернул бумагу. По мере того как он читал письмо, его лицо на глазах искажалось гримасой ужаса. Одной рукой он ударил себя по лбу, а второй, словно бессознательно, скомкал бумагу в небольшой шарик.
– Силы небесные! – воскликнул он, после чего бросился к открытому окну, выходившему в сад, и принялся с громким и протяжным завыванием бить себя по голове и по плечам, после чего издал долгий пронзительный свист. Чаллонер отступил в угол и, взяв на изготовку свою трость, приготовился к худшему, но человек с эспаньолкой и не помышлял о том, чтобы сделать ему что-то плохое. Обернувшись и снова увидев визитёра, о котором он, кажется, совсем забыл, мужчина буквально задрожал от возбуждения.
– Но это же невозможно! – вскричал он. – Совершенно невозможно! О Боже, я схожу с ума!
Затем, снова хлопнув себя рукой по лбу, он воскликнул:
– Деньги! Давайте сюда деньги!
– Любезнейший, – ответил Чаллонер, – ваше поведение в высшей степени странно. Поэтому, пока вы не возьмёте себя в руки, я отказываюсь иметь с вами дело.
– Вы совершенно правы, – согласился мужчина. – Я очень нервный от природы, к тому же хроническая лихорадка серьёзно подорвала моё здоровье. Но я знаю, что деньги при вас, и они ещё могут спасти меня. Во имя всего святого, будьте же великодушны и скорее давайте их сюда!
Чаллонер, несмотря на своё незавидное положение, с трудом удержался от смеха. Однако ему не терпелось поскорее исчезнуть отсюда, и он достал из кармана деньги.
– Я полагаю, что сумма полностью сойдётся, – сухо заметил он. – К тому же позвольте попросить у вас расписку.
Но мужчина не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он схватил деньги и, не замечая рассыпавшихся по полу соверенов, засунул смятый ворох банкнот в карман.
– Расписку, – повторил Чаллонер с металлом в голосе. – Я требую расписку.
– Расписку? – повторил мужчина, гладя на него несколько диковатым взором. – Расписку? Сию же минуту! Ждите меня здесь.
Чаллонер, в свою очередь, попросил мужчину не терять ни секунды, поскольку хотел успеть на последний поезд.
– Ах да, и мне тоже на него надо! – воскликнул человек с эспаньолкой. С этими словами он выскочил из комнаты и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.
«Да уж, хорошенькое дельце, – подумал Чаллонер. – И далеко не из самых приятных. Надо честно признаться самому себе, что я связался или с сумасшедшими, или с какими-то злоумышленниками. Я должен возблагодарить судьбу, что я практически выпутался из него, при этом не уронив своей чести».
Размышляя подобным образом и, возможно, вспомнив о странном свисте, он приблизился к открытому окну. В саду было довольно пустынно. Он смог разглядеть лесенки и террасы, которыми прежние владельцы украшали своё гнёздышко, чёрные кусты и мёртвые засохшие деревья, в листве которых некогда щебетали птицы. За ними он увидел крепкую стену высотой футов в тридцать, служившую оградой сада, а за ней – ряды домов с обшарпанными фасадами и чахлыми палисадниками. Его внимание привлёк лежавший на газоне странный предмет, представлявший собой длинную приставную лестницу или несколько лестничных блоков, соединённых вместе. Он всё ещё размышлял, зачем такой громоздкий инструмент в крохотном садике, когда громкий топот сбегавших по лестнице ног вернул его к действительности. С грохотом захлопнулась входная дверь, и послышались быстрые шаги человека, удалявшегося в сторону улицы.
Чаллонер выскочил в коридор. Он по очереди обежал все комнаты на первом и втором этажах и обнаружил, что остался один в этом грязном заброшенном доме. Только в одном из помещений, выходящем окнами на улицу, он обнаружил следы исчезнувшего обитателя: разворошенную постель, комод с беспорядочно выдвинутыми ящиками и лежавший на полу скомканный клочок бумаги. Он поднял его и развернул. На втором этаже было светлее, чем внизу в гостиной, так что он смог разглядеть эмблему гостиницы на Юстон-сквер. Поднеся бумагу ближе к глазам, он прочёл строчки, написанные изящным и аккуратным женским почерком:
«Дорогой Макгуайр! Стало совершенно ясно, что твоя тайная явка провалена. Нас постигла ещё одна неудача: часовой механизм сработал на тридцать часов раньше с обычным плачевным результатом. Зеро просто в бешенстве. Мы все рассеялись, и я не смогла найти никого, кроме этого совершеннейшего осла, кто смог бы доставить тебе депешу и деньги. Буду безумно рада снова тебя увидеть.
Чаллонер застыл, уязвлённый до глубины души. Он осознал, каким дьявольским образом, тонко играя на его боязни оказаться смешным, эта интриганка заманила его в свои сети. Гнев его в равной степени распространялся и на себя самого, и на эту женщину, и на Сомерсета, чьи досужие словоизлияния побудили его ввязаться в эту авантюру. В