— Не шуметь, не кричать, не ломать игрушки и не рвать книжки, — сказал Афанасий. — Справишься?
— Да! — с восторгом пообещал Митя.
— Где ванная комната, ты знаешь, — добавила я. — А если что будет нужно…
Я взглянула на Афанасия.
— Очень тихо спустишься по лестнице, и сразу на кухню, — сказал он. — Владияр Николаевич туда редко заглядывает.
Я сомневалась, что Митя справится со всеми наставлениями. Все же ребенок. Но если испортит что — заплачу. А если хозяин его увидит… Не факт, что он не выгонит меня после завтрака, так что подумаю о последствиях позже.
Митя тоже терпеть не мог овсянку, но ел ее, если я добавляла в кашу мед, варенье или свежие ягоды. Последних под рукой не было, поэтому я заранее приготовила смесь из сушеных малины, смородины и черники, добавила к ним мелко порезанную курагу, запарила все заранее, слила воду через марлю. Перед подачей в миску с кашей я добавила ягодную смесь и ложечку меда.
Пока Афанасий был занят утренними процедурами хозяина, я успела приготовить кое-что еще по рецепту из скита. Жрица-настоятельница страдала больной печенью, а поесть любила, поэтому ей часто готовили что-то вкусное и не вредное. Например, блинчики из гречневой муки, жаренные на сухой сковороде. Тертая морковь, чуть припущенная на пару, горсть изюма — и готова сладкая начинка.
Афанасий взглянул на блинчики скептически, однако выслушал мои торопливые объяснения. И без возражений отнес блюдо в столовую.
Через пару минут Владияр Николаевич потребовал меня.
— Доброе утро, — поздоровалась я, войдя в столовую.
— Доброе? — Он взглянул на меня хмуро. — Как скажешь. Это что?
Пальцем он ткнул в миску с кашей.
— Овсянка, Владияр Николаевич, — ответила я, как можно спокойнее.
Внутри все дрожало от напряжения, но я старалась не выдавать беспокойства. Как-то это… унизительно, что ли? Когда твоя судьба зависит от каши.
— Не похоже, — сварливо сказал он.
— Зерно смолото в муку, сварено на молоке, — терпеливо пояснила я. — От этого полезные свойства не пропали. И ягодки… для вкуса.
— Ягодки, значит, — с непонятной угрозой в голосе произнес Владияр Николаевич.
Сейчас, когда солнце заливало столовую, я заметила, что у него нездоровый цвет лица, с едва заметной желтизной. А еще он определенно похудел. Нет, я не видела его раньше, но одежда на нем висела, и, значит, раньше он был шире в плечах. И взгляд…
Я с трудом его выдержала. И не было в нем ни гнева, ни угрозы. Меня словно полоснуло тоской — черной, бездонной. И это при том, что глаза у Владияра Николаевича голубые, светлые. Такие глаза… и наполнены тьмой, без капельки чистого света.
Я нервно сглотнула, а Владияр Николаевич, не отрывая от меня взгляда, отправил в рот ложку каши. Прожевал. Проглотил. Лицо его вдруг стало удивленным, как у Митьки, когда он нацелился капризничать, а повода не нашлось.
Я поняла, что перестала дышать. Афанасий тоже замер. Только большие напольные часы тикали, отмеряя время.
Тик-так. Тик-так.
Владияр Николаевич шумно выдохнул и принялся за еду. Я взглянула на Афанасия. «Мне уже можно уйти?» Он отрицательно качнул головой.
— Полагаешь, блины…
Я вздрогнула. Увлекшись переглядами с Афанасием, не заметила, как Владияр Николаевич доел кашу.
— Они на гречневой муке, — поспешно произнесла я. — И без масла. Вам такое не навредит.
Владияр Николаевич взял в руки нож и вилку, отрезал кусочек, уставился на оранжевую начинку. Хмыкнул. Подцепил кусочек вилкой и съел его.
Я вновь сглотнула.
— Принята, — обронил Владияр Николаевич. — На испытательный срок. Посмотрим, что еще ты умеешь готовить.
— С-спасибо, — выдавила я.
И, наконец, повинуясь жесту Афанасия, удалилась на кухню. А там, рухнув на табурет, заплакала, утирая лицо передником. Глупо, конечно, ведь я сама выбрала такую судьбу. И надо бы проверить, как там Митя, а не лить напрасные слезы.
— Ты чего? — удивился Афанасий, появляясь за спиной. — Тебя же не выгнали.
— Это от радости, — буркнула я, поднимаясь.
Признаться в том, что плачу от унижения, я ни за что не смогла бы. Никогда. Никому.
Глава 10
Митя спал, устроившись на диванчике, и крепко обнимал во сне мягкого медвежонка. Такую игрушку он увидел как-то в руках у мальчика, встреченного нами на улице, попросил ее в подарок. Тогда я и узнала, что такая покупка мне недоступна. И даже не из-за цены. Мягкого набивного медведя можно было привезти из-за границы или выписать по почте оттуда же, и никак иначе.
Я обошла замок, выстроенный из кубиков, чуть не наступила на машинку и, наклонившись, пощупала Митин лоб.
— Заболел? — шепотом спросил Афанасий.
Он ходил за мной по пятам с тех пор, как застал меня плачущей на кухне.
— Нет. Он рано просыпается, и может заснуть чуть позже. Я проверила на всякий случай, лоб холодный, — так же тихо ответила я.
Из сундука, стоящего в углу комнаты, Афанасий вынул легкое одеяльце и подал его мне. Я укрыла Митю, и мы вышли из детской.
— Не хочешь будить? — Афанасий прикрыл дверь в комнату.
— Пусть поспит.
— А я хотел предложить ему прогуляться. Тут недалеко есть толкучка, не чета московским, помельче, но готовое платье купить можно. Или ткань. Ты шить умеешь?
Я отрицательно качнула головой.
— Только вышивать. Крестиком. Еще вязать умею. Шитью меня учили, но я к нему неспособная.
— Все одно, поездку придется отложить, — сказал Афанасий.
— Зачем? Поедем сейчас. Заодно продукты купим.
— А как же Митя? — удивился он. — Не боишься оставить его одного? Он же еще маленький.
— Это у господ дети под присмотром нянек до школы, а то и дольше, растут, — усмехнулась я. — А мы с голоду померли бы, если б Митька за мою юбку держался. Пошуметь он может, коли заиграется, но не испугается, если меня не найдет.
Кажется, я хорошо вошла в роль. Вру складно, Афанасий определенно мне верит. Однако Митя, и правда, мог оставаться один дома, если я отлучалась на час или два. На всякий случай, я