Их ждут добровольческие батальоны рассерженных, суровых мужчин, едущих на Донбасс не наслаждаться жизнью, а дать последний бой, не отступать и не сдаваться. И это не героизм, а просто ярость. Ярость от содеянного нацистами.
Чувство долга - это ощущение, что кому-то должен. Это я должен тем ребятам, которые погибали с честью, тем, кто сопротивлялся украинскому криминальному нацизму в городах всей Украины, кто собой закрывал Донбасс, спасая незнакомых, но нуждающихся в защите обычных людей. Я им должен! А значит, буду делать то, что не успели доделать они. Им время - вечность, а у меня его мало, но оно пока есть.
Глава 12. Крым 2014. Усадьба графини Монжене
Едва формирующуюся границу с Крымом поезд пересёк без каких-либо препятствий. Проезжая Джанкой, мы увидели из окна наших вежливых зелёных человечков, охранявших эшелон цистерн с топливом. Они же патрулировали периметр станции. При этом всё было абсолютно спокойно - никаких эксцессов, столпотворений, протестующих людей или чего-то ещё.
В Джанкое мы распрощались с профессором. Его встречал кортеж совсем непростых машин, порождая во мне еретические мысли насчет места историков в системе управления общественными процессами. Он вежливо предложил подвезти меня до Севастополя, я вежливо отказался, не имея возможности пояснить, с какой целью направляюсь даже не в Симферополь, а в крымскую глухомань. Так и тянуло сказать с английским акцентом: “Я - ученый энтомолог, следую на Суматру ловить бабочек.” С этим интереснейшим человеком хотелось бы обязательно еще повстречаться и поговорить. Надеюсь, что судьба будет ко мне благосклонна…
В Симферополе - снова полное дежавю: поезд встречали казаки и человек десять в штатском, разного пола и возраста, с красными повязками дружинников на руках, не вооруженные, но решительные, совершенно очевидно, что не военные. Досматривали, как правило, половозрелых мужчин, особенно с большими сумками. Меня никто не остановил. Видимо, я с небольшим рюкзачком им не показался подозрительным.
В первые дни марта 2014-го здесь ещё было в достатке украинской символики. Как старая шлюха, она назойливо лезла в глаза, требуя к себе внимания и любви, на которую сама никогда не была способна. Но её уже активно вытесняли российские атрибуты. Очень много русских триколоров украшали окна домов. Народное творчество уверенно забивало рекламные потуги лимитрофной хунты. Полуостров принял решение и демонстрировал его прямо и недвусмысленно.
В прошлый свой приезд - чуть не сказал: в прошлую свою реинкарнацию - прямо с вокзала я отправился в поселок Рыбачий, что находится на черноморском побережье между Севастополем и Феодосией.
До референдума оставалась неделя. Часть времени я посвятил его организации и сбору информации о настроениях крымчан в глубинке, вдали от шума городского. Подготовка к референдуму в Рыбачьем проходила очень своеобразно и совсем не так, как писали в нашей и в киевской прессе. Во-первых, в поселке не было никаких вежливых людей, как не было их и в остальных поселках, через которые я проезжал. Вежливые занимались блокированием военных баз, на которых сохранялось военное присутствие сил хунты. На большее их просто не хватало. Что касается таких поселков, там вообще ничьих резидентов не было - ни московских, ни киевских. В Рыбачьем не было даже милиции. Без всякой охраны местные жители спокойно и свободно собирались в доме культуры. Рядом с крымским флагом повесили российский триколор, составляли списки, уточняли их, выписывали приглашения на референдум, спокойно разносили по поселку. Меня интересовало отношение местных татар. С 2000-го, если не раньше, я по-своему достаточно хорошо знал, что на побережье существовало ополчение, называющее себя казаками, противодействующее самозахватам этих территорий татарами в течение полутора десятилетий. Так вот, пообщавшись с местными представителями татарской общины, никакой враждебности по отношению к казачьей дружине я не ощутил.
На берегу моря увидел сожженную гостиницу, встретился с хозяином. Поинтересовался - сожгли местные или кто-то ещё? Как оказалось, ни русские, ни местные жители были ни при чем. Владелец татарин, опасаясь беспорядков, нанял двух алуштинских милиционеров, этнических русских, и они как-то ночью спалили гостиницу по пьяни. Сама стройка была из говна и палок, поэтому сгорела качественно вместе с парой машин, стоявших поблизости. Это был единственный “конфликт”, и он не тянул на межнациональный. Никаких проблем с татарами не было и в помине.
Познакомившись с делами в Рыбачьем, я переехал в Новоречку, там пробыл несколько дней - всё было аналогично. Потом заехал в Алушту и впервые увидел вооруженного автоматом милиционера. Он стоял на ступеньках местной администрации и не обращал никакого внимания на толпу, собравшуюся у входа. Оказалось, что здесь роились люди, желающие прописаться в Алуште до того, как пройдет референдум. Народу было дикое количество. Меня весьма позабавил начальник паспортного стола - не знаю, как правильно его назвать…. Он щеголял в поношенном, местами лоснящемся костюме, на лацкане которого красовался значок с трезубцем. В какой-то момент он вышел к толпе и сказал: «Товарищи, не волнуйтесь, мы не закроемся в 5 вечера, хотя сегодня пятница, мы будем работать до последнего клиента, в том числе и в субботу. Поэтому не беспокойтесь, пропишем всех.»
Все мои воспоминания остались в том самом эксклюзивном 2014-м, а в этот раз я стоял на стоянке такси и держал в руках визитку со странным адресом, не зная, как сформулировать заказ, опасаясь в глазах местных кэбменов показаться смешным.
-Куда едем? - передо мной, вертя на пальце брелок от “Мерседес-бенц”, стоял круглый, как футбольный мяч, низенький, плотный, горбоносый и кареглазый мужчинка. Скорее всего, эта машина являлась предметом гордости и резко повышала чувство собственного достоинства водителя. Будучи ростом меньше меня почти на голову и предлагая свои услуги, он, задрав подбородок, умудрялся смотреть на своего клиента будто бы сверху вниз. Ловко у него это получалось, и такое поведение привлекало