Его стены из обожжённой глины хранят тепло дневного зноя и медленно отдают его долгими холодными ночами. Узкие улочки, петляющие между глинобитных домов, пахнут жареным перцем, сушёными травами и горячим металлом — здесь кузнецы с незапамятных времён ковали клинки, способные рассекать сам ветер.
Над городом возвышается «Ханская Башня Смотрителя» — древний минарет, сложенный из чёрного базальта. Говорят, если приложить ухо к его стенам в полдень, можно услышать, как песок внутри шепчет забытые проклятия.
А ещё говорят, что где-то под Огнебором спит огненный джинн, заточенный в медном сосуде. И тот, кто его разбудит, получит власть над всеми песками Эль-Миракле... Но какой ценой?
Пока же город живёт своей жизнью — шумной, жаркой, полной тайн. Здесь пьют крепкий, как сама пустыня, кумыс, торгуют самоцветами, добытыми в глубине барханов, и рассказывают старые сказки о том, как однажды пески снова придут в движение... И вот сегодня они запомнят ещё одну сказку, что будут рассказывать будущим поколениям. Если такие будут.
Она мчалась по узкой улочке, прижимая к груди потрёпанный плащ, будто тот мог укрыть её не только от пронизывающего ветра, но и от всевидящего ока преследователей. Каждый камень под босыми ногами обжигал, словно раскалённый уголь, но боль уже не имела значения — лишь бы жить. Лишь бы бежать.
Ищейки графа Сухолима не оставляли попыток загнать её в угол вот уже четвёртый месяц. Казалось, сама пустыня ополчилась против неё: то караванщик, обещавший безопасный путь, намеренно сворачивал с тракта, бросая её среди безжалостных барханов; то трактирщик, улыбаясь во всю ширину жёлтых зубов, впускал в её комнату людей с кинжалами за пазухой. Доверять больше было некому.
Потому девочка по имени Ева — имя, столь же чужеродное в этих краях, как снег среди раскалённых песков, — давно перестала искать кров среди людей. Заброшенные лачуги, полуразрушенные амбары, холодные подвалы — вот её приюты. Между городами она пробиралась в стороне от оживлённых трактов, словно тень, скользящая по краю мира.
И всё это время в её груди пылал огонь мести — единственное, что согревало её холодные ночи.
Около пяти месяцев назад псы Сухолима вырезали всю её семью в борьбе за власть. Если бы она была дома в тот роковой день, её кости уже белели бы в семейном склепе. Но судьба, словно насмехаясь, подарила ей недельную отсрочку — мать отправила её погостить к подруге, где жила её ровесница и давняя приятельница.
Весть о трагедии достигла её почти сразу. Фаина, подруга матери, последняя из древнего, но угасающего рода Квилари, отказалась выдать девочку людям графа, несмотря на уговоры мужа.
«Мы не выстоим против него сейчас», — шептала Фаина, пряча в складках платья дрожащие руки. Ева её не винила. Та могла просто ей ничего не говорить. Дождаться людей Сухолима и передать её им, получив немало золота.
Вместо этого она снарядила Еву в путь — дали припасов, двух провожатых и тяжёлый кошель, которого хватило бы на жизнь в чужом королевстве. Но предательство подкралось оттуда, откуда не ждали: провожатые, едва отъехав на неделю пути, ночью обчистили её и скрылись в темноте. Лишь благодаря детской привычке прятать самое ценное в любимую куклу у неё осталось двадцать золотых — жалкие крохи былого благополучия.
Она рыдала тогда, проклиная беспощадные пески, бездушное небо и всю жестокость этого мира. Но в тот миг, когда ей впервые пришлось вонзить стрелу света (заклинание Lux Sagitta) в горло одного из преследователей, слёзы сменились ледяной яростью.
Ева понимала: убитые ею — всего лишь мелкие шавки. Настоящая охота начнётся, когда Сухолим отправит за ней профессионалов — боевых магов или ветеранов-наёмников. А ей, адепту света, даже с её не по годам развитой магией, не выстоять против опытного огневика или мага миражей и песков.
Её спасение пришло неожиданно — в образе странного мужчины, сидевшего у ночного костра в глуши пустыни. Он пил ароматный отвар, запах которого смешивался с дымом, и слушал её историю, не перебивая.
«Империя Феникса, — сказал он на прощание. — Их Академия даст тебе и защиту, и силу. А там... Там ты сможешь вернуть долги»
Почему-то она поверила ему. Возможно, потому что в его глазах не было ни жалости, ни алчности — только понимание.
Теперь, сжимая в кулаке последние монеты, Ева бежала сквозь ночные улицы Огнебора. Города, стоящего на границе с империей Вечного рассвета. Впереди мерцала цель — Академия, где её ждала не только безопасность, но и ключ к мести. А месть — это единственное, что ещё грело её озябшую душу.
Глава двенадцатая.
Вор, крадущий у вора, Вор?
Я восседал на покосившейся крыше одного из домов, что ютились на улице Цветов, о которой рассказал Рома. Внизу, упрямо сопротивляясь наступающей ночи, тускло светилось окно лавки старика Пита. Он то и дело выходил, будто кого-то ждал, а затем, махнув рукой, возвращался внутрь.
Само название улицы казалось злой насмешкой — «Цветы». Скорее уж «Переулок Разбитых Надежд» или «Проспект Гнилых Дощатых Заборов».
Контраст с центром города был вопиющим. Там — отполированный мрамор, золочёные фонари, благоухающие сады. Здесь, в полутора часах неспешной прогулки от того великолепия, — рассыпающиеся фасады, заплесневелые стены и въевшийся в кожу запах безнадёги.
Я сидел в позе лотоса, пытаясь медитировать, по крупицам восстанавливая истощённый источник магии. За целый день блужданий с новыми знакомыми он наполнился едва ли на треть. Сейчас, после нескольких часов сосредоточения, удалось почти добраться до половины — и всё из-за моих настойчивых попыток освоить новое заклинание.
«Шаг во тьму» — так называлось это коварное заклинание, которое я подсмотрел в гримуаре и впервые увидел в исполнении Морвенс. При очередном воспоминании об её имени по спине пробежали мурашки, и я в очередной раз выпал из медитативного состояния.
Заклинание напоминало телепортацию, но с изрядной долей ограничений. Теневые маги могли использовать малейшее пятно тени для перемещения. Мне же, магу