Петров наклонился, присматриваясь. На обоях, по границе с невыцветшей частью, – пять параллельных царапин, четыре поглубже, и одна послабее – след мизинца. Ногтя мизинца.
Ногтя?
* * *
– Проспали? Ах, как неудачно получилось! – Доктор покачал головой, вздохнул. – А я вам звонил, звонил…
Петров проводил взглядом хрустящего старичка-попрыгунчика. Кушать хочет, торопится…
– Воздух морской аппетит будит, – улыбнулся доктор. – Замечаете? У населения сложилось мнение, что диета – это мало и невкусно. А диеты разные бывают. Нашему контингенту, наоборот, сейчас полезно побольше и повкуснее. Ведь из чего мы состоим? Из пищи. Дрянь едим, и органы дрянные, то почки барахлят, то печень. Нитриты, пестициды. Как раньше, к примеру, малокровие лечили? Бифштекс с кровью и бокал красного вина дополнительно в течение месяца! И преотлично поправлялись, безо всяких уколов!
– С вашего позволения, я тоже пойду полечусь. – Петров переступил с ноги на ногу. Словно школьник, застигнутый завучем за курением.
– Упорно не хотите сдавать кровь на анализ? Пять минут всего, право!
– Если честно – не хочу. И не буду. Что я, кролик подопытный? – И, не дожидаясь ответа, Петров повернул к столовой.
Вполне адекватная реакция: капризность, упрямство, раздражительность. Советские медики! Развивайте клиническое мышление! Ура!
Наблюдайте, сопоставляйте, делайте выводы. С анализами в руках куда как просто выносить приговор, вы так попробуйте, возьмите ответственность. Не берете? То-то же. Будете выжидать, глядишь, денек-другой, и пройдет.
Он оглянулся. Доктор стоял на прежнем месте, руки в карманах халата, голова чуть набок. Задумался.
Успел едва-едва. Николай потирал руки:
– А, Виктор, дивись: палтус! Реликтовая рыба из Красной книги к нам на стол приплыла.
Куски большие, просто кусищи, и вино белое, как положено.
Петров пригубил.
Крымский совиньон, марочный. Пижон бы добавил – урожая девяносто первого года, но – воздержимся.
– Протух твой палтус. – Михась пренебрег вилкой, пальцы его, вымазанные соусом, блуждали по скатерти, оставляя следы. – Протух, вот и сплавили нам.
– Не греши, Михась! – Николай отрывал нежные листки зелени, наваленной на блюдо. – Рыбка высший сорт.
– А я говорю – протухла! – Михась отодвинул тарелку и салфеткой начал вытирать пальцы, каждый в отдельности, вытирал крепко, ожесточенно. – И соус воняет. Воняет!
– Еще порцию? – подлетела официантка. Передник белоснежный.
– Да разве ж это можно есть?
– Михась, Михась, – увещевал Николай; тот стряхнул его руку.
– Отстань! Не видишь, они нас за свиней считают! Это что, еда? Еда? – Михась держал тарелку у лица официантки. – Сами жрите!
– Я заменю… – Девушка отступила на шаг, оглянулась. Старшая спешила на помощь из дальнего угла.
– Заменю! – Михась уже кричал. – Всех вас убивать мало!
Тарелка выскользнула из руки. Сочно упала на пол рыба и, миг спустя, звонко – тарелка.
– Да я… Да я… – Михась резко оттолкнул стул, выбежал в проход и, мимо старшей, – к двери.
– Что случилось? – Старшая раскраснелась, губы сжаты, грудь вперед. Бой-баба.
– Не знаю. – Официантка теребила передник. – На ровном месте взъелся на меня, рыба, мол, несвежая, будто я в чем виновата… – А лицо бледнело, морозясь.
– Хорошая рыба, – примирительно сказал Николай. – Не с той ноги, похоже, встал.
Петров попробовал, кивнул:
– Нормальная.
– Наверное, что-то постороннее попало. – Старшая жестом подозвала уборщицу. – Быстренько, Рая, наведи порядок. – И официантке: – Успокойся, успокойся, идем. Вы уж извините, товарищи.
Волнуется, раз товарищей вспомнила.
А за соседними столами интереса к ним нет. Когда я ем…
Петров не торопясь допил вино. Думай, думай. Кажется, некто недавно заметил, с анализами в руках принимать решение легко. Как трактовать случившееся? Изменение вкуса или отвращение к еде вообще? В первом случае время еще есть, во втором – обвал, лавина, счет идет на часы.
– Что-то странное в этой рыбе все же есть. Привкус, не пойму.
Николай поперхнулся:
– И ты туда же.
– И я. – Петров пожевал лист эстрагона. Наивная попытка, рассчитана на простаков. Вся эта затея с поездкой в санаторий рассчитана на простаков. Таких, как он, Петров. Ну, будем простаками.
Милая физкультурница показалась у входа в зал:
– Сразу после завтрака состоится автобусная экскурсия в Калининград. Сбор через пятнадцать минут у главного корпуса.
Задвигались стулья. Осоловели немного матрасники, хоть и легонькое винцо.
– Красота, – встал и Николай. – Прокатимся на развалины Кенигсберга?
– Настроения нет. Я лучше на солнце погреюсь. Да и был я там.
Николай уговаривал весь путь от столовой до корпуса.
– Нет, не поеду. Неохота. Поваляться хочу. – Петров отпер дверь номера. – До вечера.
До вечера… Пора паковаться, милостивый государь Виктор Платонович. Вреден воздух вам морской.
Он вышел на балкон. Похоже, все отдыхающие собрались – кроме него и Михася. Автобус подъехал, раскрыл двери, и они степенно, по одному, поднялись внутрь. Усядутся, еще и останется местечко.
Внизу Николай помахал рукой. Удобно, конечно, в Калининград, а оттуда, не возвращаясь, в Первопрестольную. И все довольны. Родная контора получает «впечатления». Не факты, а именно «впечатления». А значит, можно и дальше разрабатывать тему, собирать дополнительную информацию, выжидая, кто победит. Инстинкт самосохранения учреждения. И чужая контора не внакладе: видите, отпустили мы вашего человечка с миром. Раскусить-то они его, нужно думать, раскусили. Вся эта мишура с переодеванием – дань традиции, для начальства. Так вот, отпустили вашего человечка, значит не такие уж мы плохие, и делами плохими не занимаемся, потому давайте жить дружно и палок в колеса не совать.
Полотенце на шею, черные очки – на нос. Пляжный человек, посл. четв. ХХ в. от Р. Х. Экспонат музея дураков. По средам детям вход бесплатный.
Он постучал в дверь Михася. Кто-кто в невысоком живет? Никого. Давешняя отмычка не подвела и на сей раз.
– Михась, ты здесь?
Обыкновенный утренний беспорядок. У кровати на ковре – россыпь серых хлопьев-чешуек. Симптомчик…
Он подошел было ближе, но замок щелкнул, впуская нового визитера.
– Виктор Платонович? А Гришин где?
– Михась? Сам ищу. Шел мимо, вижу, не заперто, дай, думаю, гляну. – Он смотрел на доктора сквозь зеркальные стекла очков, пытаясь найти хоть крохотные признаки тревоги.
Спокоен. Без груза в душе, не за Михасем шел, явно.
– Эк как облез, – кивнул на шелуху Петров.
– Загар не ко всякому сразу пристает, – пожал плечами доктор. – Уберут.
И верно, горничная втянула за хобот пылесос, словно упрямого слоника.
Сто тысяч почему.
– Тогда и я позагораю. Слышал, циклоны из Атлантики идут, последний шанс, может быть. – Петров снял очки, посмотрелся в них, как в зеркало. – Полнею.
– Все полезно в меру. Циклоны приходят и уходят, а здоровье дается однажды. Встретите Гришина, передайте, что я его жду.
– Непременно передам, доктор.
Пылесос загудел, зашнырял по комнате.
Дежурная за стойкой читала роман. Из