В отношении богатых земледельцев к подобным кражам присутствует сочетание гнева (это вполне ожидаемый момент) и страха. Например, Хаджи Кадир был настолько взбешен пропажей своего риса, что следующую ночь решил провести на полях, охраняя урожай с дробовиком [459]. Однако он не привел свой замысел в исполнение, рассудив, что одного лишь слуха о том, что он может притаиться на поле, уже будет достаточно, чтобы отпугнуть любого вора. О присутствии элемента страха можно утверждать, в частности, по тому обстоятельству, что в Седаке никогда не было подано ни одного заявления в полицию о кражах риса [460]. Как объясняли богатые земледельцы, если они представят такое заявление и назовут имя подозреваемого, слух об этом быстро разойдётся по округе, и у них есть опасения, что в дальнейшем они станут мишенью для новых краж. Хаджи Кадир и вовсе однажды подглядел, как какой-то человек ночью украл мешок риса с поля его соседа. Однако он не только не вмешался, чтобы предотвратить кражу, но даже не сообщил соседу об этом инциденте, хотя был уверен в том, кто именно своровал рис. На мой вопрос о том, почему он так поступил, Хаджи Кадир ответил, что вор тоже его видел и знал, что тот может донести, и в следующий раз украдет уже его рис. Мат Сариф, у которого в предшествующем сезоне пропало два мешка риса, тем не менее сообщил мне, что не хочет знать, кто это сделал. «Я боюсь, что меня убьют (такут мампус)», – просто добавил этот пожилой и довольно тщедушный крестьянин. Таким образом, горстка относительно дерзких деревенских бедняков, похоже, достигла некоего незаметного баланса страха, позволяющего продолжать подобные мелкие кражи в ограниченных масштабах [461].
Впрочем, существует и более тонкий способ назвать имя подозреваемого, граничащий с уже упоминавшейся выше традиционной формулировкой «дать знать» (чара сембуньи may). Он заключается в обращении за советом к одному из окрестных знахарей (бомох), который приобрел репутацию человека, способного найти пропавшее имущество или опознать вора [462]. Выяснив подробности случившегося, бомох при помощи заклинаний (джампи) заставляет появиться лицо вора в специально приготовленной для этого случая воде. Стоит ли удивляться, что вызванное таким способом изображение, как правило, оказывается лицом человека, которого всё время подозревал обратившийся к знахарю! В случае с украденным рисом цель заключается не столько в том, чтобы вернуть похищенное, сколько в том, чтобы опознать вора. Вернувшись в деревню, крестьянин расскажет своим приятелям, что бомох увидел лицо, похожее на такого-то человека. После того, как новость об этом распространится, подозреваемый в воровстве узнает, что за ним наблюдают, хотя прямого обвинения, не говоря уже о заявлении в полицию, так и не будет сделано. Например, Хаджи Кадир рассказывал, что, когда он обратился к бомоху, тот увидел в воде Таиба и ещё одного неизвестного человека. Хаджи Кадир рассчитывал, что если Таиб действительно был виновен, то это косвенное обвинение предотвратит дальнейшие кражи с его стороны. При этом жители деревни вспоминали о по меньшей мере двух случаях, когда похищенный рис частично или полностью загадочным образом возвращался на место после того, как потерпевший советовался с бомохом. То обстоятельство, что немногие земледельцы, которые действительно прибегают к помощи бомоха, проявляют осмотрительность, ещё раз свидетельствует, что открытая конфронтация считается опасной.
Крупные земледельцы Седаки полагают, что знают, кто именно виновен в большинстве краж. Чаще всего упоминаются три имени: Таиб, Мидон и Дуллах, – хотя это всегда делается с осторожностью, подразумевающей конфиденциальность. Последний из трёх перечисленных селян является единственным «сертифицированным» вором в деревне, поскольку он провёл два месяца в тюрьме за кражу риса из одного домохозяйства в соседнем Сунгай-Буджуре. Как оказалось, пять или шесть лет назад Дуллах украл два мешка с рисом из подвала дома одного крестьянина, а когда возвращался за третьим, тот позвал на помощь соседей, и его схватили. В этом случае была вызвана полиция, и Дуллах получил судебный приговор. Что касается Таиба и Мидона, то их никогда не ловили с поличным, однако они знают, что находятся под подозрением. К числу подозреваемых некогда относился и уже хорошо знакомый нам Разак, однако из-за его плохого здоровья селяне говорят, что он больше не способен справиться с такой изнурительной задачей, как вытаскивание полных мешков с полей. Как отмечалось выше, в представлении богатых крестьян вся эта четверка относится к «полноправным» представителям группы «недостойных» и «бесславных» бедняков. За свою дурную репутацию эти люди платят высокую цену в виде своеобразного социально-экономического эмбарго: никто не хочет сдавать им землю в аренду, их редко приглашают на кендури, редко нанимают на работы, никогда не дают им взаймы и, как правило, отказывают в любых видах занята перибади. Разумеется, есть определённая ирония в том, что если подозрения богатых верны, то эти люд, судя по всему, контрабандным образом помогают себе добывать тот закят перибади, в котором им отказывают