— Кайто? Ты в порядке? — раздался скрип в передатчике. — Кайто, это Криврин, ответь что-нибудь, если слышишь. Я переключу тебя на Лиз, она наорет на тебя вашими человеческими ругательствами, — пожурил его Криврин, вероятно, услышав его захлебывающиеся вдохи. Выяснив, что Кайто еще цел.
— Я… в порядке. Буду в порядке. Я просто… я видел их снова. Они остались, а я сбежал, и в этот раз тоже… они заглядывали мне в глаза, и я не мог прорубиться через их тела, как через джунгли… Вы знаете, как кости хрустят, когда их рубишь? Я не могу. Их слишком много, тех, кого я убил, кого они убили, вообще всех…
— Кайто, — оборвал Криврин. — Закрой глаза.
— Нет, я не могу…
— Мы можем видеть вход в этот тупик на камере, рядом никого нет. Просто послушай… закрой глаза, хорошо?
— Если я закрою, они будут там, — прошептал Кайто. — Это страшнее, чем настоящий враг. Потому что я не могу их победить. И забыть тоже не могу.
Но он послушался. Потому что сейчас у него не были ничего, кроме рычащего голоса, который пытался его успокоить. Которому было не все равно.
— Я знаю, — хмыкнул Криврин по ту сторону. — Я никогда не видел ваших лиц, потому что генерал не сражается на поле боя. Я мечтал оказаться на передовой, чтобы почувствовать, что там происходит, чтобы перестать считать потери просто цифрами, а не своим народом. Наверное, раньше я мог, но когда узнал, что Ашар покинул дом и записался в войска… Я не могу представить, что ты пережил, но я хотел бы разделить это с тобой. Так было бы честнее.
— Не надо, — угрюмо сказал Кайто. — Вы такого не заслужили.
Когда Кайто открыл глаза, перед ним стояла Гадюка и протягивала руку. Молчала, дожидаясь, когда он откликнется, но Кайто было сложно даже двинуть запястьем, словно все шарниры проржавели насквозь. Он прерывисто вздохнул. Моргнул несколько раз, не понимая, почему мир вокруг такой мутный, а потом вспомнил про слезы.
— Вы все слышали? — спросил он, избегая смотреть Гадюке в глаз.
— Слышала что? Эй, ты просто сидел тут и трясся, я пыталась тебя позвать, но ты молчал, — сказала она, наклонившись к Кайто. — Как ты? Отлично справился с ментатом, Кайто, — отметила она. — У нас… есть потери. Рада, что ты не среди них.
Кайто вложил руку в ее, Гадюка потянула на себя, и Кайто вдруг оказался в ее крепких объятиях. Он хотел высвободиться, но не смог, не захотел. Просто не двигался. От нее пахло порохом и кровью, и это было знакомо, даже слишком. Гадюка похлопала его по спине, отстранила, чтобы заглянуть в лицо — не потому что ей не хотелось его касаться, а потому что она пыталась что-то найти в его глазах.
— У нас еще… есть работа? Мы всех нашли?
— Будем считать, что да. Нескольких взяли живьем. Выясним, кто прислал нам такой подарочек, — лично перестреляю, — огрызнулась Гадюка. — Ты как, не ранен? Мы уже вытащили Арчи…
— А Джейс? — спросил Кайто, вспомнив бормотание подруги.
Гадюка помедлила, но потом все-таки сказала:
— Он был около трюма, когда все началось. Там… просто ошметки тел. Но если отмотать запись, все прекрасно видно, и… Мне жаль.
— Тебе стоит Арчи об этом сказать, — произнес Кайто.
Как-то заторможенно. С одной стороны, он не успел даже осознать, не мог понять, что знакомый ему улыбчивый парень вдруг оказался мертв, а с другой — все это было слишком знакомым. Люди уходили часто. Так же было и на войне: взрывы, огонь, разорванная сталь.
Сердце его сжималось от боли, но Кайто старался не показывать этого; какое право он вообще имел плакать по Джейсу, с которым ни разу по душам не поговорил. Все откладывал, думал, что Арчи будет сердиться, если он полезет в ее личную жизнь. Внутри его все корежило, как в тот день, когда Кайто впервые увидел, как падает подбитый транспортный корабль, оставляя за собой черные следы в небесной синеве. Он помнил, как в тот момент жизнь остановилась, как будто время решило подождать, пока он осознает: только что на его глазах сгинул целый отряд. Взрыв, устроенный диверсантами, можно было сравнить с этим мгновением.
И самым худшим было то, что он никак не мог помешать.
17. Как во сне
Кайто не умел успокаивать, поскольку потери были большей частью его жизни, и он просто не обращал на них внимания. Потому что иначе задохнулся бы под тяжестью утраты — и потому что хороший солдат не должен отвлекаться ни на что, так их учили. Никакого времени для тоски. Никаких помех. Поэтому он с некоторым ошеломлением смотрел, как Арчи всхлипывает, сидя на кровати и уставившись куда-то перед собой, как она просто не может перестать плакать, несмотря на то, что пытается, и как она снова сдается, закрывая лицо руками, сотрясаясь от боли. Это было хуже даже ментальной атаки, потому что ее можно было предотвратить, остановить, оборвать жизнь вражеского ментата, но слезы Арчи не переставали течь.
— Может… может, надо дать ей время! — шептала Акира. Кайто чувствовал себя предателем, что обсуждает непрекращающуюся истерику Арчи у нее за спиной, хотя она-то высказала бы ему все в лицо.
— Я схожу в госпитальный отсек, — предложил Кайто. — Возьму успокоительные, самые безвредные, предложим их Арчи. Выбор будет за ней.
— Это, конечно, хорошо, но… — засомневалась Акира. — Даже если она перестанет плакать, мы не сможем вынуть мысли из ее головы. Ну, то есть… Некоторые ментаты думают, что могут.
— Нет, — выразительно произнес Кайто. — Даже если это возможно… ты же не стерла свои воспоминания о детстве…
— Потому что я не хочу забыть своих сестер! Особенно тех, кто погиб! Кто будет помнить их, если не я?
— И не предлагала мне избавиться от памяти об армии, хотя видела, что мне тяжело об этом вспоминать, что я слишком многое пережил на поле боя, о чем любому нормальному человеку захочется позабыть, — напомнил Кайто. — Но, я думаю,