До Эрмитажа мы всё же решили доехать на машине, стаптывать каблуки будем уже в музее, там есть где развернуться. Бродя по залам, я периодически поглядывал на реакцию Валеры на увиденное. Практически детский восторг на его лице свидетельствовал о том, что мы сюда пришли не зря. После многочасовой экскурсии, мы вышли наконец на улицу.
— Ну вот и поставлена ещё одна галочка в дневнике, — устало сказал Валерий Палыч, пока мы шли к машине. — Давно мечтал сюда попасть, да всё времени не было. А потом сорок лет обитал неподалёку, а выйти за пределы дома не мог.
— Ну и как тебе? — спросил я.
— Очень впечатляет, — признался Валера. — Но, если честно, этой красоты на один раз слишком много. Голова кружится. А ещё у меня в животе урчит, два часа назад в госпитале обед был.
— Сейчас зайдём куда-нибудь, перекусим, — пообещал я.
Я уже и сам изрядно проголодался, поэтому с выбором соответствующего заведения не стал мудрить, а зашли в первое попавшееся.
— Мне такое раньше и не снилось, — сказал Валера. — Чтобы каждый день в ресторан ходить. На зарплату инженера особо было не разгуляться.
— Как же всё-таки хорошо, что ты говоришь про другой мир, не про наш, — сказала Настя и покачала головой. — У нас инженеры очень ценятся.
— А ты, кстати, готов выходить на работу? — спросил я у Валеры. — Завтра с документами разберёмся и я могу сразу с Кораблевым поговорить.
— Физически я готов, — задумчиво ответил он. — А вот морально пока не совсем.
— И что тебе мешает? — удивился я.
— Ты знаешь, Саш, — сказал Валера, став вдруг очень серьёзным. Брови собрались на переносице, от былого задора не осталось и следа. — Я так долго был призраком. Столько же, сколько прожил нормальным человеком до этого. Полжизни отдано литейному делу, если учитывать учёбу в МАМИ, куда я поступил после армии. Я хорошо зарекомендовал себя на заводе, дома даже лежат бумаги, подтверждающие утверждение моих рацпредложений, стал уже начальником цеха, меня прочили в ближайшее время на должность директора, во что я категорически не верил и не хотел этого. Я на самом деле был работягой, никогда в кабинетах не сидел, постоянно в цеху, рядом с мартеном. Государство наградило меня за старания коммуналкой, квартальной премией и тринадцатой зарплатой, которой моей семье едва хватало. Чтобы купить телевизор надо было полгода себе во всём отказывать. Но всё равно я был счастлив, и я жил. А последние сорок лет я существовал. Все эти земные человеческие радости были настолько далеки от меня, не выразить словами. Когда появилась возможность снова стать человеком, я вцепился в неё своими призрачными ногами и руками, думал, что буду счастлив, когда вновь стану человеком.
— Ты что, уже не рад? — спросил я, воспользовавшись паузой.
— Да я даже не знаю, что ответить, Саш, — хмыкнул он, не меняя серьёзного выражения лица. — Сначала был очень рад, а теперь не знаю. Я теперь не знаю, зачем это. А ещё мне жутко дискомфортно от осознания того, что это тело, в которое я вселился, принадлежало наверняка неплохому человеку, которому ещё было жить да жить. А тут появился я и он внезапно закончился.
— Нет, Валер, здесь ты точно зря загоняешься, — покачал я головой. — Я в прошлой жизни был хорошим врачом, меня уважали, ехали из соседних районов. Я не «чёрный хирург», который готов отрезать здоровую почку, чтобы заработать. Бывший хозяин этого тела исчез в неизвестном направлении. Его проверяли мастера души, сознания не было никакого от слова совсем. По поводу его личной жизни, в больнице мне сказали, что родственников у него нет и тело после прекращения искусственного поддержания жизни забрать было некому.
— Всё равно лучше проверь, — сказал Валера. Мне показалось, что он уже меньше хмурится и потихоньку начинает отходить.
— Обязательно проверю, — кивнул я. — Завтра же всё сделаю. Так что, вселившись в это тело, ты никому не навредил, а дал этому телу второй шанс. У тебя теперь новая жизнь, ты хороший человек и ты сможешь принести много пользы этому миру, разве не этому нас учили в детстве?
— Этому, Саш, — согласился Валера. Из смурного он превратился просто в задумчивого. — Семья, дети, польза для общества, эти понятия впитались в организм с материнским молоком. Только моя семья, моя жена и мои дети остались где-то очень далеко отсюда, я им ничем не могу помочь.
— У меня всё то же самое, Валер, — сказал я, бросив короткий взгляд на Настю. Она немного напряглась, но продолжала слушать наш разговор с интересом. — Только я не унываю, а делаю всё, на что способен и даже немного больше. Высшие силы дали мне второй шанс, и я решил этим воспользоваться в полной мере. Я изменю этот мир настолько, насколько смогу. И твою жизнь в том числе. Я полюбил и стал счастливым. Я хочу растить детей и внуков. А ты давай выбрасывай из головы всё что тебе мешает и живи полной жизнью, хватит уже киснуть и скорбеть о том, чего не вернёшь. Помнить надо, но убиваться точно не стоит.
— Хороший ты человек, Саш, — сказал Валера и наконец-то улыбнулся. — Наверно это просто какое-то временное непринятие себя и произошедших изменений. Из бестелесной сущности снова стать человеком после стольких лет одиночества не так-то просто, особенно морально. То, чего я так сильно хотел, оказалось не столько наградой, сколько новым испытанием.
— Которое ты пройдёшь с гордо поднятой головой и оставишь неизгладимый след в истории этого мира, попомни мои слова, — сказал я, не стесняясь наполнить свою речь пафосом, ради такого случая немножко можно.
— А и пройду, Саш, — ещё шире улыбнулся Валера. — Спасибо тебе, друг.
— Что я должен сказать, как настоящий лекарь? — спросил я. — На здоровье, Валер!
— Да я вроде не чихал, — сказал Валера и через секунду чихнул так, что у машины чуть не выбило лобовое стекло. — Ого, оказывается я теперь умею чихать!
— Ты случаем не простудился? — насторожился я. — Как себя чувствуешь?
— Так, хорош! — Валера протестующе вытянул в мою сторону левую ладонь, пока правой доставал из кармана носовой