— Надо догонять остальных, — бормотала Феано, забрасывая кашу в жадный рот сына. — Не хочу с этими олухами в одном классе сидеть. Вот ведь дурни! Просто же все. Цифр всего десять, а букв — два десятка с половиной. Что там запоминать-то! Ты попробуй рисунок на платке запомнить, а потом выткать. Вот бы я посмотрела на них. Ненавижу ткать! И вязать тоже ненавижу. И как госпожа этим целый день занимается? Не понимаю ее.
Надо сказать, отношения с хозяйкой дворца у нее как-то сразу не заладились. Когда ее привели сюда из порта с запиской от господина и отправили на женскую половину, то Феано даже удивилась. Царица Креуса смотрела на нее с таким ужасом, исказившем ее пухлое личико, что немало смутила гостью. Неужели узнала? А от кого? Феано не дура. Она, пока плыла сюда, ни одной живой душе о том случае не говорила. Некому рассказать жене господина, что она спала с ее мужем. В этом Феано была уверена совершенно, а потому причину такой реакции понять не могла.
Поразмыслив, она решила быть осторожнее: друзей не заводить, а подруг тем паче. Она сосредоточится на том, что господин считал важным: на буквах и цифрах. Если он считает так, то кто она такая, чтобы думать иначе. Да если он будет пить по утрам морскую воду, то она, Феано, выпьет целое ведро и даже не поморщится. Что-то ей подсказывало, что не домовитая, покладистая Креуса нужна такому, как царь Эней. Вовсе нет. Не может эта глупая баба, день-деньской сидящая у ткацкого станка и на пальцах считающая горшки с маслом, быть настоящей женой такому человеку. Креуса нелюбопытна до того, что Феано удивляться устала. Царица даже толком не знает, что творится за пределами акрополя. Границы ее интересов проходят по стенам дворца.
А вот сама Феано любопытна до невозможности, ведь мир вокруг оказался так огромен и интересен. В порт каждый день приходят новые корабли со всех концов Великого моря. На рынке множество свежих сплетен. А еще на остром мысе недалеко от порта на глазах растет маяк и статуя бога Поседао, которую возводит чудной египтянин, повадившийся колотить палкой каменщиков-амореев. Он поливает их такой затейливой бранью, что там частенько собираются матросы и слушают, открыв рот и впитывая музыку слов, пришедших на острова из центра мира.
Теперь Феано знала точно, чего хочет. Ведь в микенском дворце она слышала немало о тех порядках, что приняты на востоке. Там женщины не сидят затворницами, как здесь, в захолустной Аххияве. Они владеют имуществом, подобно мужам, а уж царицы хеттов и вовсе имеют настоящую власть. У них даже чиновники свои есть, и собственная печать. Они пишут другим владыкам и отдают приказы тысячам людей. Вот и она тоже хочет так.
— Трижды три, — бормотала она, поглядывая на лист папируса. — Девять! Трижды четыре… один и два. Забыла!
Она посчитала собственные пальцы, нашла целый десяток, потом загнула еще два пальца и радостно воскликнула.
— Двенадцать! Дюжина! Вот я глупая. Я же знаю, что три раза по четыре — это дюжина. Трижды пять… Дюжина и еще три. Это две руки пальцев и еще одна рука. Пятнадцать же! Мегапенф, радость моя. Твоя мама знает, что молодость и красота не вечны. Маме нужно устраивать свою жизнь. На твоего отца надежда слабая. Он у нас тот еще кобель, а Спарта та еще дыра. Мамочке здесь нравится. Только вот дворец маловат. Она хочет себе побольше. Как в Микенах.
Феано задумалась ненадолго, а потом ее лицо озарила улыбка.
— Мама — вот что сделает, сыночек! Совсем скоро в Трою пойдет корабль с сушеной рыбой и жалованием воинам. Мама в лепешку расшибется, но напишет письмо своему господину. Вот он удивится-то! Его жена точно так не сумеет.
* * *
В то же самое время. Лемнос.
Изрезанный скалистыми бухтами берег острова встретил нас паникой и суетой. Люди, видя с холмов мой флот, бежали за крепостные стены и уводили скотину в горы. Городок, спрятанный в глубоком заливе, который, свою очередь, прятался еще в одном заливе, как в матрешке, с борта корабля не виден вовсе. В этом и есть прелесть жизни на островах Эгейского моря. Ты смотришь прямо на то самое проклятое пиратское гнездо, но найти его не можешь, даже проплывая мимо. Для этого нужно сунуть свой нос в каждую бухту, которых тут без счета, и попутно умудриться сохранить в целости днище своего корабля. Ведь здешние воды усеяны острыми скалами, ведущими собственную охоту на кормчих, пришедших сюда впервые. К счастью, со мной был Палинур, который море у берегов Вилусы знал как свои пять пальцев. А уж на Лемносе он и вовсе бывал множество раз. Он здесь даже ночью найдет путь, если понадобится.
Лемнос большой, в разы больше Сифноса. Он населен пеласгами, которых еще не прогнали вездесущие ахейцы, но власть микенских царей тут признают. Вот, даже торгуют с ними, обеспечивая продовольствием и вином. Сотни людей вывезены сюда для продажи, многие таланты меди и бронзы, ткани, одежда и даже мебель. Лемносцы не пошли воевать, но нажиться на этой войне смогли.
— Абарис! — скомандовал я, разглядывая убогую крепостцу без башен, зубцов и каких-либо иных фортификационных изысков. Серьезная твердыня для здешних мест. — Камнеметы ставьте и рогатки у ворот. Чтобы муха не выскочила.
— А гонца не будем посылать? — удивился тот.
— Сами пришлют, — махнул я рукой. — Лучше день пострелять, чем неделю уговаривать.
Сценарий у нас уже был отработан, и вскоре ошалевшие горожане, непривычные к потоку камней, летящих с неба, запросили переговоры. У них и выбора не было. В столице (если можно было так назвать это селение на холме), жило людей примерно столько же, сколько привел сюда я. А постные физиономии уважаемых людей свидетельствовали, что о сопротивлении они особенно и не помышляли. На всем немалом острове живет тысяч пять народу, из которых едва ли десятая часть способна взять в руки копье. И три четверти из этих людей прячется в горах и наблюдает за нами прямо сейчас, не слишком-то желая получить свою порцию железа. Им незачем воевать с нами. Мы их не трогаем, и они не трогают нас. Люди тут торговые, прагматичные, и отморозков по типу Портоса,