Потому что в представлении «государственных мужей» много зарабатывать могут только жулики, барыги и спекулянты. В их извращённых фантазиях, каждый советский человек должен быть твёрдо уверен, что деньги — это зло, а мифическое светлое будущее, где этих денег не будет — это добро. Хотя элементарная логика просто вопиет, что светлое будущее наступит тогда, когда каждый человек сможет честным трудом хорошо заработать, построить себе большой и красивый дом и спокойно купить, всё что душе угодно. Формула светлого будущего проста: товарное изобилие плюс почти неограниченные условия для заработка, творчества и самореализации. Не хочешь работать — получишь от государства «минималку», а не кучу всего по потребности. И учитывая, что товарное изобилие без частной собственности невозможно и, что если ты считаешь деньги злом, то ты их никогда и не заработаешь, наш Советский союз двигается совсем не тем курсом.
— Не туда плывём, не туда поворачиваем, — произнёс я вслух. — Ну что, вызываю такси? — спросил я ещё раз своего дальнего родственника, до которого по причине опьянения медленно доходило.
— Нет, я сегодня ещё поработаю, — пробурчал он, покосившись на гримёршу Лидию Сергеевну.
— Давай-давай, труд облагораживает, — хмыкнул я. И вдруг вспомнил, что меня завтра в семь утра увезут в неизвестном направлении и на целый день, а съёмки киножурнала я пока не отменял. — Кстати, о работе, — проворчал я и, взяв Нонну за руку, шепнул, — надо бы посоветоваться, пойдём со мной.
— Куда? К тебе в кабинет? — захихикала она, выйдя следом из-за стола. — И что мы там будем делать?
— Целоваться, — улыбнулся я, пробиваясь на выход через танцующих под лёгкую инструментальную музыку коллег.
— Феллини, послушай, — преградил нам путь кинорежиссёр Виктор Саныч Садовский, — я тут планирую фильм снять о нашем ленинградском «Зените». На днях подал сценарную заявку, сказали, что тема мелковата. Просили переделать. Может, чего подскажешь?
— Что у тебя в ней? — буркнул я.
— «Зенит», то есть «Заря» неудачно выступает в чемпионате СССР, — Виктор Саныч сделал такое лицо, словно проглотил дольку лимона. — Зато «Заре» удалось пробиться в финал Кубка ВЦСПС и там победить, потому что в команде грамотный и умный тренер, дружный и сплочённый коллектив, а ещё самые преданные и лучшие в мире болельщики.
— Ясно, — буркнул я, почесав затылок. — Правильно сказали — тема мелковата. Давай так, «Заря» пробилась не в финал Кубка ВЦСПС, а в финал международного Кубка «Северных морей», где её ждёт сильнейшая команда Запада «Рифы». Кроме того главный тренер «Зари» играл в блокадном Ленинграде, а главный тренер «Рифов» воевал за Германию, и слушал репортаж этого героического матча сидя в немецких окопах.
— Точно, — обрадовался Садовский, — а лучший форвард «Зари» — это мальчишка, который в блокаду под бомбёжками потерял родителей, ээээ, родителей ииии его спас, а позже усыновил главной тренер нашей ленинградской команды.
— И звали мальчишку — Андрей Аршавин, — кивнул я.
— Почему Аршавин? — опешил кинорежиссёр.
— Не нравится Аршавин, пусть будет Кержаков, бил, бью и буду бить, — захохотал я. — Извини, Виктор Саныч, у меня дела. Удачи, — махнул я ему рукой и потянул Нонну дальше, в коридор.
А когда мы поднялись на четвёртый этаж и закрылись в моём рабочем кабинете, то пять минут, а может и дольше, только и делали, что безостановочно целовались.
— Жаль, что сегодняшний концерт получился всего из пяти песен, — выдохнула моя дорогая подруга. — А как подпевали на «Стране удач»? У меня даже мурашке по телу пошли.
— «О чём плачут гитары» тоже подпевали, и «Синюю песню» пел весь стадион, — пробурчал я, целуя мягкие и пухлые губы. — А на «Девчонке девчоночке» чуть сцену не опрокинули. Хороший концерт, дай Бог не последний.
— Что-то случилось? — спросила Нонна, почувствовав перемену моего игривого настроения.
— Не случилось, но может, — кивнул я. — Завтра в семь утра за мной придёт служебная машина и, скорее всего, повезёт на очень важные переговоры.
— Куда?
— Сам пока не в курсе, — буркнул я и, отстранившись от своей любимой женщины, сел за свой рабочий стол. — А ты завтра вместе с Крамаровым, с главным оператором Сергеем Василичем и всей съёмочной группой поедешь в планетарий. Что нужно там запечатлеть, я сейчас напишу, — на этих словах я взял листок для печатной машинки и принялся на нём крупными и размашистыми буквами строчить примерный съёмочный план.
— Подожди, — остановила меня Нонна. — Что за переговоры? Это что-то серьёзное?
— Более чем, — кивнул я. — В следующем месяце партия и правительство планируют снять одного важного чиновника. И как бы эти съёмки не обернулись неприятностями.
— Так ты откажись, — хохотнула моя любимая подруга. — Снимать что ли некому?
— Такого почётного гражданина снимать и в самом деле некому, — улыбнулся я, так как Нонна не понимала, что в данном контексте слово «снимать» имело совершенно иной смысл, который разъяснять было небезопасно. — Некому и уже поздно, так как шестерёночки уже завертелись, и колёсики закрутились. Увы, но время назад не повернуть. Зато если многое сложится так как надо, то светят такие перспективы, что у самого дух захватывает.
— Вот с этих слов, пожалуйста, поподробней, — улыбнулась Нонна.
— Заранее раскрывать свои планы — плохая примета, либо ничего не сбудется и либо обязательно всё пойдёт наперекосяк, — пробурчал я и снова принялся расписывать подробный план завтрашней киносъёмки для киножурнала, который должны были выполнить без моего присутствия.
* * *
Следующий день, среда 9-е сентября, стал для моего организма настоящим испытанием. Сначала служебная машина Комитета госбезопасности привезла меня на окраину Ленинграда, где уже поджидал вертолёт Ми-4. Затем я немного оглох на правое ухо, потому звукоизоляция в этом геликоптере, который два с половиной часа вёз в сторону Москвы, была отвратительная. Но на этом путешествие не закончилось. «Вертушка» приземлилась где-то в районе Твери и далее мне снова предложили пересесть в служебную чёрную «Волгу» марки ГАЗ-21.
И когда около половины 12-го этот автомобиль въехал на