Мы неплохо обустроились и здесь. И за детьми было кому приглядывать.
Люди подходили, иногда один, иногда несколько. Не все приходили именно к нам. Что-то звало хороших людей, и они просто начали селиться в окрестностях, даже не осознавая, что выбор, по сути, не был сделан ими полностью самостоятельно.
Хотя возможно, в этом мире, люди настолько привыкли к влиянию королевских родов на свою жизнь, что для них это было естественным процессом. Который они даже не воспринимали, как влияние на их свободу воли или навязывание им чужой. Но, по сути, какое определение этому процессу ни давай, это оно и было — незаметное подчинение чужой воли.
Я чувствовал это на себе. Принцесса еще не научилась управлять своей силой в полной мере, регулировать мощность зова. Не умела, как королева, скрывать свою власть над эмоциями других людей, перед этими самыми людьми. Я слишком отчетливо чувствовал, насколько лучше мне становится, когда я рядом с ней. У этого чувства было что-то, похожее на вкус. И этот вкус отчетливо напоминал мне о королеве. Линия крови та же самая. Но принцесса была моложе, активней, ее мистическая власть распространялась намного грубее, хоть и несла в себе тепло и согревало души окружающих.
Далеко не все поддавалось этому влиянию. Скорее, аура принцессы начала делить людей. Обходя уровень, я заметил, что часть его жителей старалась переместиться ближе к месту, где мы обосновались, а другая, пусть и меньшая, наоборот снималась с места и уходила на другой конец этого этажа. Потенциальных подданных она призывала, потенциальных противников, наоборот, отпугивала.
Все это происходило абсолютно незаметно, медленно, и практически не ощущалось, если не задумываться и не следить за собой и окружением непрерывно. Думаю, большинство и не замечало ничего. А если кто-то и замечал, то не находил в этом ничего необычного. В этом мире влияние благородной крови было нормой.
За пару дней, которые я высвободил, как только появились новые люди, я обошел весь четвертый уровень. По моим оценкам, сейчас на нем обитало чуть больше тысячи человек, в лучшем случае четверть от времен расцвета. Высокий сезон вычистил и эти края знатно.
Могло бы быть иначе, если бы верхние уровни могли использоваться всеми. Что все могли переждать тяжелый сезон. Так, как это делалось в большинстве других городов. Но созданная здесь кастовость, жесткое разделение на сословия, поделенные слоями этой пирамиды, все это убило большинство в нижнем слое.
И сейчас те, кто здесь оказался, были скорее изгоями, выжатыми сверху, выброшенными вниз. И даже они, я видел, не всегда считали себя такими. Когда хочешь самоутвердиться, нужно лишь найти кого-то еще более обездоленного, чем ты сам. Я видел, как уходил от верхних ворот к нижним, усаживался там на краю и часами наблюдал за теми несколькими бедолагами, застрявшими в башне на третьем уровне. Они были еще живы, но им приходилось очень тяжело.
Я вообще-то не тот, кто будет поднимать людей на революцию. Не бунтарь, и уж точно не вождь. Но этот холм, этот город определенно требует изменений.
Ждет их.
Не случайно же столько людей моментально вышли из-под влияния собственного короля, и стягивались к нам. Можно представить, насколько плохо им жилось, если в этом мире, с его сложными законами иерархии власти, они бросили своего законного правителя и переметнулись к слабой и юной принцессе.
* * *
Старик, заглянувший к нам только для того, чтобы забрать новую партию детей наверх, в итоге остался на несколько дней. Он привел молодую девушку, чтобы следить за ребятишками, остающимися здесь, и хотел забрать двоих из своих парней. В итоге осталась и девушка, и парни. Мистер Трепа, один из немногих, кто взирал на все происходящее, как и я, с благожелательным удивлением, прокомментировал это:
— Обычно папаша равнодушен к взрослым. Думает только о детях. А тут, посмотри, он готов покомандовать и взрослыми.
— Ради благополучия детей, я думаю, — лишь ответил я ему.
Мистер Трепа в кои то веки не нашелся, что ответить. Он лишь пожал плечами и перевел разговор на другую тему.
Больше всего во всем происходящем мне не нравилось, что королева до сих пор находится в неведении о судьбе своей дочери. Но, когда я поделился своей озабоченностью с принцессой, она лишь улыбнулась.
— Завтра, на рассвете, мы пойдем и скажем маме о том, что у нас все хорошо.
Пойдем и скажем, да. Так вот просто. Словно нас и не разделяют низины, заполненные туманом и забитые монстрами.
Но ранним утром следующего дня принцесса решила исполнить свое обещание.
Мы вышли на стену, к границе тумана, и сели, все пятеро, на колени. Разница была лишь в том, что принцессе ее маленькая фрейлина подложила тряпичную игрушку вместо подушки. Принцесса чуть впереди, мы, двое мальчишек, я и девочка чуть сзади. Все, кто был здесь с нашего Холма. Все, кому не удалось вернуться, но хотя бы удалось выжить.
А сзади, в нашем поселении, собравшийся к нам люд тоже устроил молебен. Непонятно кому, на холмах не было религии как таковой. Они молились то ли своей принцессе, то ли туману, прося его не подниматься. Может даже монстрам. Это даже не было язычеством, или может и было, но только на самом зачаточном уровне. Когда молитвы возносят не богу солнца, а самому солнцу, без посредников.
Только в мире холмов эти молитвы имели физический смысл.
Принцесса сидела, и что-то тихо говорила самой себе, что именно, никто из нас не слышал. Потом подняла голову, и чуть подвинулась, немного поправляя направление своего взгляда, своего тела. Я так понимаю, она выстраивала луч строго на наш Холм. Могу лишь согласиться, что он где-то там, но определить, насколько точно она села, я не мог — десять градусов вправо или влево на таком расстоянии, с учетом того, как петляли дороги, по которым я сюда добирался, я бы не смог.
Это повторилось несколько раз. Она что-то говорила тихо-тихо, и чуть-чуть поправляла направление. Словно брала пеленг на родительский Холм.
Даже я, не вполне свой в этом мире, чувствовал силу местных молитв. Люди позади что-то тихо напевали, я их почти не слышал, потому что они не вышли вместе с нами, а молились прямо там, где их застала просьба принцессы. Но эта молитвами волнами проходила мимо меня, сквозь меня, ударялась и переосмыслялась принцессой, и каким-то образом возвращалась ей же