А затем он ударил в ответ. Прямой, как выстрел. Я успел лишь подставить блок, скрестив руки перед собой. Удар был такой силы, что меня отбросило на несколько шагов назад. Руки онемели, зазвенели, словно в них ударили молотом.
Он был мной, но усиленным во сто крат. Моя скорость, моя техника, но помноженные на его ярость и необузданную силу.
Начался танец смерти. Мы кружили по этому серому, безликому пространству, обмениваясь ударами. Я уворачивался, нырял, отскакивал. Он — пер напролом, как танк, пытаясь раздавить меня.
Каждый его удар, даже заблокированный, отзывался болью во всем теле. Каждый мой удар, даже самый точный, казалось, не причинял ему никакого вреда.
Но я не сдавался. Потому что я знал — если я проиграю здесь, в этой ментальной битве, то проиграю все. Я не просто умру. Я стану им. Стану этим пылающим, безмозглым демоном, несущим лишь смерть и разрушение.
Я должен был победить. Не ради себя. Ради них. Ради Риты, которая сейчас, я был уверен, отчаянно пыталась достучаться до меня. Ради Ивана, Руслана, Олега, Миши, которые доверили мне свои жизни. Ради Михалыча, который стал мне почти отцом. Ради всех тех, кто поверил в меня. Нельзя было дать этому демону победить.
Эта мысль, эта тяга к победе, это желание жить и защищать — они стали моим топливом. Я перестал думать о боли, об усталости. Я дрался. Дрался так, как никогда раньше. На пределе. За гранью.
Я пропустил удар. Еще один. Вспышка боли в боку, хруст. Снова ребра. Но я не обращал внимания. Я отвечал. Сериями. Вкладывая в каждый удар всю свою волю, всю свою ненависть к этому монстру, который украл мое лицо, мое тело.
Он тоже начал уставать. Я видел это. Его удары становились не такими быстрыми, его движения — не такими точными. Пламя, окутывавшее его, слегка потускнело. Он был силен, да. Но его сила питалась лишь яростью. А ярость — это конечный ресурс. Она выгорает.
А моя сила… моя сила питалась другим. Надеждой. Ответственностью. Любовью. И она была бесконечной.
В один момент, когда он, выдохшись после очередной атаки, на мгновение замер, я нанес свой удар. Не просто джеб. Не просто хук. Я вложил в него все. Всю свою волю. Всю свою суть.
Удар пришелся точно в солнечное сплетение. Он согнулся пополам, его огненное тело задрожало. И в этот момент я схватил его. Схватил за горло.
Но я не стал его душить. Я… я начал его впитывать. Я не знал, как это делается, не понимал механизма. Просто почувствовал, что могу. Что должен. Как тогда, с Дикой Руной, я почувствовал, как его сила, его ярость, его огонь начинают перетекать в меня. Не разрушая, а… становясь частью меня. Управляемой частью.
— Я… всегда буду здесь, — прохрипел он, его голос слабел, пламя вокруг него таяло. — Я… это ты, не забывай…
Он посмотрел на меня своими угасающими глазами-колодцами, и в них я на мгновение увидел не ярость, а… что-то другое. Почти человеческое.
— И стоит тебе разозлиться… стоит кому-нибудь вывести тебя из равновесия… я буду здесь. Я буду тут как тут. Запомни это, Александр Геннадиевич Мартынов. Запомни, кто ты. И свою суть.
И затем он растаял. Просто растворился в моих руках, как дым, как утренний туман. Оставив после себя лишь легкое тепло и звенящую тишину.
Я стоял на коленях, тяжело дыша. Сил не было даже на то, чтобы поднять голову. Все тело было одной сплошной, пульсирующей болью. Но я победил. Я победил себя.
Нужно было вставать. Нужно было идти. К ней. К Рите. Она ждала.
Я сделал рывок. Последний, отчаянный рывок. Я буквально толкнул себя вперед, к той самой двери, что висела в пустоте. Уцепился за холодную металлическую ручку, как утопающий за спасательный круг. И повернул ее.
Мир взорвался светом. Настоящим светом. И звуками. И запахами.
Я стоял на коленях посреди выжженного поля, усеянного тонной черного пепла и сажи. А еще вокруг меня было что-то рыжее и неприятно щекотало лицо. Даже здесь, сквозь тошнотворный запах горелого мяса, пота, грязи и смерти я узнал ее запах.
И как ей только удается.
Влага с ее глаз капала мне на лицо. Я обнял ее руками за талию и поднял голову.
Маргарита. Живая. Правая щека и скула обожжены, но не критично.
— Саша… — сказала она, и голос тут же захлебнулся рыданиями. — Живой.
Ее хватка оказалась такой сильной, что я на мгновение задохнулся.
— Жи… вой… — выдавил я, ощущая, как ноют ребра. — Пусти… умоляю… ребра…
— Ой! — тут же воскликнула она. — Прости!
Я ничего не ответил. Просто смотрел на нее. Смотрел и улыбался.
* * *
Неделя. Целая неделя прошла с тех пор, как ущелье Черного Ворона стало братской могилой для орды Радомира Свирепого. Я сидел в знакомом кабинете Алексея Петровича, глядя на тяжелые, расшитые золотом портьеры, и пытался сопоставить свои нынешние ощущения с теми, что были здесь, в этой же комнате, всего неделю назад. Тогда — азарт, предвкушение, напряжение перед битвой. Сейчас — звенящая в ушах тишина, тупая боль в ребрах и странная, опустошающая тяжесть в душе.
Напротив меня, за массивным дубовым столом, сидели оба царя. Они тоже молчали. Долгоруков задумчиво вертел в руках перо, Романович же просто смотрел в одну точку, его могучие руки, скрещенные на груди, были неподвижны. Атмосфера в кабинете была такой плотной, что, казалось, ее можно было резать ножом.
Я откашлялся, нарушая затянувшуюся тишину. Горло все еще першило.
— Кхм, итак, Ваши Императорские Величества. Вы хотели меня увидеть.
Цари переглянулись, словно решая, кто из них начнет этот нелегкий разговор.
— Да, Саша, — наконец произнес Долгоруков, откладывая перо в сторону. Его голос был усталым.
— Да… — замялся Романович и неловко почесал в затылке. Жест, совершенно не свойственный этому уверенному в себе, грозному воину.
Я не торопил их. Я все понимал.
Маргарита и Скворцов, едва я пришел в себя, в деталях рассказали мне о том, что произошло после того, как я… отпустил ситуацию.
Рита, используя свой Дар, даже показала мне несколько ярких, пугающих картин, которые до сих пор стояли у меня перед глазами. Мой собственный огненный силуэт, сеющий смерть.
Лица воинов, искаженные ужасом. Так что да, я прекрасно понимал, что сейчас испытывали эти двое.