В своем поэтическом творчестве Кампанелла был гораздо более свободен, и в сонете, посвященном цене свободы, прямо вспоминает известных людей, притворившихся безумными: «Брут изображал сумасшествие; благоразумный Солон скрывал свой разум, и Давид, боясь Гефского царя. Что же сделал Мистик, когда его было готово поглотить море Ионы? Отдал Богу, что имел (то есть, видимо, свой разум) – жертвоприношение мудрого человека» [251]. В другом сонете Кампанелла выразился горестнее и точнее: «Если горшки загрязнены больше мисок, странно обвинять миски в нечистоте; я алчу свободы. Кто же не алчет быть свободным? Ради жизни следует притворяться, хоть это и позорно» [252].
С другой стороны, Кампанелла в своем замысле вполне мог опираться на слова апостола Павла, обращенные к коринфянам: «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (1 Кор. 3:18–20), с чем перекликается его сонет о божеской и земной мудрости: «Связанный – и вместе с тем свободный; не один – но в одиночестве; громок средь тишины, я побеждаю своих врагов! Люди думают, что я – глупец в этом подлом мире, полном зла; Божья Мудрость приветствует меня, мудреца, с высот небесного трона. [Будучи духом] на высоте – я связан, с моими крыльями, на угнетенной земле; моя ликующая душа заключена в горестных оковах плоти; и хотя порой бремя становится невыносимым, эти перья возносят меня прочь от земли. Борьба сомнений доказывает мощь воина; любое время коротко по сравнению с вечностью; нет ничего легче бремени, нести которое – удовольствие. Я увенчиваю свое чело изображением любви. Уверен, что скоро мой радостный полет поспешит туда, где все прочтут мои мысли без того, чтобы их произносить» [253].
Новые обстоятельства заставили Санчеса оперативно принять меры к тому, чтобы разоблачить симулянта. Скандал приобретал все большие размеры, ожидался приезд епископа Термоли – не кого иного, как Альберто Трагальоло, ученейшего богослова, на которого возлагали огромные надежды в деле уличения фра Томмазо в ереси, коль скоро он успешно вел его дело в Риме – как помнит читатель, тогда епископ в принципе спас юного даровитого монаха от расправы. 10–14 апреля испанские шпионы – Марчелло Андрианис и Франческо Тарталья – зафиксировали диалоги Кампанеллы с «соседом», Пьетро Понцио. Советские исследователи, желая придать остроты положению Кампанеллы, в один голос утверждали, что это были разговоры вменяемого человека, не объясняя, однако, почему в таком случае эти показания не привели к немедленному разоблачению и казни фра Томмазо. Ж. Делюмо справедливо указывает, что эти разговоры не смогли ни доказать безумство Кампанеллы, ни опровергнуть таковое. Их приводит в своей работе А. Шеллер-Михайлов. Действительно, разговоры довольно житейские, подобные фразы мог сказать и безумец, и человек в здравом уме. Говорили о судьбе родных и знакомых, порой переходя на латынь. Фра Томмазо говорил, что много писал, и обещал сочинить сонет… нунцию.
Интересен сонет Кампанеллы, в котором он несколько иносказательно упоминает о «кукушке» – замаскированного под узника или доброжелателя соглядатая, чтоб добыть доказательства его вменяемости, ереси или государственной измены: «Разум, Твоя (т. е. Божия – Е. С.) честь, на мое благо позволил мне избежать того ложного союзника, который сказал, что пришел от Тебя, с напрасным обещанием мощи и свободы» [254].
Произведенные обыски позволили изъять кое-какие документы, но, очевидно, напрямую они тоже не смогли свидетельствовать о симуляции Кампанеллы. Опять же возникал вопрос, когда они могли быть написаны – до или же после сумасшествия.
19 апреля было постановлено открыть особую сессию инквизиционного трибунала под надзором нунция для уличения Кампанеллы в ереси (самого Альдобрандини на заседаниях часто заменял Пери). По прибытии Трагальоло трибунал 10 мая начал свою работу, допросив Пиццони и Петроло, давших большое количество показаний против Кампанеллы, часть которых при немедленной проверке оказалась ложной (например, что Пиццони некогда выгнал фра Томмазо из монастыря и донес на него властям). 17 мая состоялся первый допрос фра Томмазо, не давший никаких результатов ввиду симулирования им безумия. Ему грозили пыткой. Интересно, конечно, какие мысли одолевали вновь встретившихся Трагальоло и Кампанеллу… Но об этом мы не узнаем, конечно, никогда. Пьетро ди Стило дал показания в пользу Кампанеллы и Дионисио, орденский провинциал Агостино Кавалло, привлеченный к следствию, припомнил рассказки десятилетней давности о дружбе Кампанеллы с иудеем-чернокнижником Авраамом, дал очернительные показания монах Джузеппе Даттило и иные лица… Калабрийский епископ Солданьеро оказался при допросе «несостоятельным».
Трагальоло, несмотря на прежнюю, а возможно, еще и сохранившуюся симпатию к подследственному, 9 июня доложил в Рим, что все же считает Кампанеллу симулянтом, и заявил о необходимости прибегнуть к пыткам. Некогда он занимал в этом вопросе совсем иную позицию, но то ли времена изменились, то ли сам инквизитор. Скорее всего, у того просто не было выхода. 18 июля фра Томмазо был пытан на «страппадо» – модификации дыбы, с которой жертву резко сбрасывали на пол (впрочем, могли сделать и так, что она зависала чуть ли не в вершке от пола), один или несколько раз, что весьма способствовало выворачиванию суставов. Кампанелла по-прежнему симулировал сумасшествие, просил бережно относиться к его шляпе, а будучи поднят на дыбу, «время от времени пел или говорил бессмысленные вещи» [255], призывал на помощь Богоматерь и папу римского, а потом дал волю своему гневу и языку (а что с сумасшедшего взять?), и отцы-инквизиторы услышали о себе много нового, в частности, что они «убийцы», «рогоносцы» и «сыновья шлюх». Ему угрожали «полледро» – не помогло. Вполне естественно, так как признание в симуляции означало костер, ведь он был «еретик-рецидивист»: падуанско-римский процесс в свое время расследовал дело именно о его ереси. Пытали – наверняка в его присутствии – отца и брата, но они ничего не показали против фра Томмазо, только бедный старый сапожник, став на колени, просил отпустить его, так как на его содержании девять женских душ – дочерей и племянниц.
Через день Кампанеллу вновь безрезультатно пытали на «страппадо». Вице-король торопил нунция Альдобрандини поскорее завершить процесс, но формально тот зашел в тупик, а Трагальоло был не такой человек, которого мог бы безнаказанно понукать даже вице-король. Инквизитор вел дело неспешно, затребовал дополнительные материалы в Калабрии, прокурор настаивал,