Гаспар был странным, с его придерживанием дверей, готовкой, неизменной вежливостью и прочим. Он как осколок другого мира, который нечаянно занесло ко мне. Но и он ушел. Я чувствовала, что если попрошу – Гаспар останется или заберет меня с собой. Оформит бумаги, поселит в своей пафосной столичной квартире, выдаст карту для оплаты моих капризов… Но такая жизнь не для последней из рода Мункасл. И тем более не для карающей длани. Его выгонят со службы сразу же, как только узнают о связи с ведьмой. Разве я хочу такого финала?
Просто забуду этого виолончелиста и буду думать о завтрашнем дне. Дело к зиме, а значит поток туристов в Черном Ручье будет ослабевать с каждым днем, нужно заработать побольше, иначе не расплачусь за аренду.
Я наконец выгнала себя из-за прилавка, перевернула табличку на двери, задвинула засов и побрела на второй этаж, едва переставляя ноги. Почему родной дом так сильно напоминает о почти чужом инквизиторе? В лавке будто осталась его незримая тень, намертво впитавшаяся в стены и предметы. Вот тот самый диван, где спал Гас в свою первую ночь, вот расставленные им на кухне кастрюли, вот передвинутый манекен…
Когда скрипнула самая верхняя ступенька, я поняла, что стою как раз напротив бывшей спальни Гаса. Нужно будет разобрать ее завтра, навести там порядок… Возможно, так и оставлю жилой, вдруг получится сдать кому-то еще?
Я распахнула дверь и почувствовала запах Гаса: что-то морское, в меру резкое, с древесными и зелеными нотами. Не выдержала, подошла к аккуратно заправленной кровати, взяла в руки подушку и обняла ее, прикрыв глаза. Как бывает так хорошо и больно одновременно? Почему я вообще расстраиваюсь? Виолончелист жив и благополучен, просто он… не для меня.
Не знаю, сколько так простояла, вдыхая его запах, пока не услышала стук по входной двери. Через какое-то время он повторился, громче и настойчивее.
— Прокляну, — буркнула я и отправилась вниз. Что за народ пошел? Уже никто не боится разозлить ведьму? Думают, что у Мункаслов выпали все зубы?
Шла медленно и неохотно. Ступени скрипели под ногами, и с каждым новым звуком росла моя злость. Стучаться в лавку ведьмовских товаров поздним вечером? Вы серьезно? У вас резкая нехватка лаванды или гадальных карт?
Света на улице не хватало, поэтому я видела только высокую темную фигуру замершую за дверью. Ничего, через пару секунд встретимся, будущая жертва проклятия. Чтоб тебе девки весь следующий месяц не давали, паршивец!
— Ну? – почти дружелюбно спросила я, распахивая дверь.
— Я тебя разбудил? – Хьюго сделал виноватое лицо, точно как в детстве и попятился назад. – Ни от чего не отвлекаю?
«Да нет, что ты, я здесь просто вздыхала по другому парню!» — чуть было не ляпнула я, но через силу улыбнулась и отошла в сторону. Злость никуда не делась, наоборот, стала больше. Да, Хью был моих другом в детстве, но потом он не искал встреч, а тут вдруг объявился сразу после отъезда Гаса! Не дал мне даже погоревать вдоволь и прийти в себя. Теперь я вынуждена нацепить улыбку и притворяться дружелюбной.
— Я как раз собиралась лечь, — выбрала самый нейтральный из возможных ответов. Почему-то Хью едва заметно дернул верхней губой, затем быстро вернул прежнюю сдержанную, чуть виноватую улыбку.
— Извини. Просто вокруг такое творится… Хотел убедиться, что ты в порядке.
— Я в норме. Но завтра, примерно в половине шестого, могу быть не в нем. Ты тоже извини, в другой раз с удовольствием выпью с тобой кофе и поболтаю, но сейчас слишком устала.
— В районе кемпинга видели монстра.
Я схватилась рукой за косяк, чтобы плотнее сцепиться с реальностью. Что? Он сейчас серьезно? Или решил испытать на мне отсутствующее чувство юмора? Но безупречный Хью, упакованный в дорогой костюм и поблескивающий золотыми запонками, не шутил.
— Святая инквизиция, — только и смогла я выдавить.
— Они уже на месте, разбираются со всем. Но тебе следует быть осторожной. Не выходи никуда и…
Его слова смешивались в едва различимый гул, от которого мои виски все сильнее сковывало болью. Мигрень накатывала мощным приступом, вызывая тошноту и болезненную чувствительность к звукам и свету.
Я зажала уши руками и медленно осела на пол. Движения только обостряли боль, но и ноги больше не держали. Как же больно, точно как в тот день, когда произошел прошлый разлом.
Разве это возможно? Во всей округе нет достаточно сильных ведьм, все книги с описанием таких ритуалов давно потеряны, и я бы почувствовала разлом раньше, еще до появления монстра. Ничего не понимаю.
Боль была такой сильной, что я зажмурилась и закрыла уши. Даже дыхание и шаги Хьюго отдавали набатом, а нос закладывало от запаха его одеколона. Казалось, еще вдох и меня вывернет.
Хью тем временем подошел ближе, помог мне встать и повел ближе к дивану. Я села и тогда смогла выдавить:
— Там под прилавком есть ящик с лекарствами, дай белую пачку и красный флакон.
Хьюго не стал задавать лишних вопросов, поспешил туда затем с громким шуршанием влез в мои запасы, по одному перебирая пузырьки и блистеры. Наконец, достал нужное и принес мне, не догадавшись захватить воду. Я не глядя забросила таблетки в рот и проглотила их, чувствуя, как те царапают горло.
— Я думал, ведьмы лечатся собственноручно сваренными зельями, из крыла летучей мыши и белладонны.
— Плохой год для нее, горчит. А всю урожая двадцатого я уже израсходовала, — выдавила я, все еще потирая виски. Все вокруг будто пульсировало и казалось слишком ярким и громким. Даже треклятая лаванда пахла и из корзины, как и ароматные свечи.
Я пару раз моргнула, затем зрение само собой перестроилось, мир стал монохромным, подсвеченным только течением энергии. Мои руки сияли от скопившейся магии, над другими предметами в лавке тоже светился слабый ореол. Все, чего я касалась, впитывало толику моей силы. Достаточно, чтобы изменить свойства, но слишком мало для внимания инквизиции. Может быть и верно ведьм называют заразой, отравляющей мир, след-то мы точно оставляем.
Затем снова наступила темнота и картинка изменилась. Теперь я видела уже не магию, а течение жизненной силы. Проклятущая лаванда осыпалась серыми хлопьями тлена, как и кабанья голова, змеи в бутылях и другие весьма спорные интерьерные решения моей лавки. Доски в полу тоже не радовали. Ближе ко входу их