«Сейчас, mes braves, сейчас мы покажем им, что такое настоящая огневая мощь!» — мысленно усмехнулся д’Орвилье, жестом отдавая приказ готовить паруса и орудия.
Вдруг взгляд его зацепился за движение на русских флангах. Из-за туш больших парусников авангарда, не спешивших воспользоваться всё ещё слабым ветром, вперед выдвинулись пять или шесть низкобортных гребных судов. Столько же возникло в арьергарде. Галеры. Что за чертовщина? Зачем эти архаичные посудины в одной линии с линкорами, куда не ставят даже легкие фрегаты? Куда делась на них передняя мачта? И что это за странные надстройки по бортам? Издалека они походили на громоздкие деревянные каркасы, какие-то непонятные держатели или стеллажи, заполненные… чем-то цилиндрическим? Адмирал вжал окуляр подзорной трубы в глазинцу.
Галеры не бросились на выручку пятерке линкоров, чтобы взять их на буксир. Остановились, разворачиваясь носом к французской эскадре — как мелкие барракуды, нацелившиеся на левиафана.
'Что они собираются делать? — недоумевал д’Орвилье.
В следующую секунду сомнения сменились шоком. С каждой из этих галер, одновременно, раздался резкий, ломаный треск, похожий на залп мушкетов, только куда более мощный и протяжный. Из деревянных каркасов прямо в море ударили огненные хвосты, сопровождаемые диким шипением вспипевшей воды и пронзительным свистом. Десятки, сотни дымных змей сорвались с держателей и, загораясь в воздухе, разбрызгивая из своих конусных носов мелкие струйки пламени, по дуге понеслись к французской эскадре.
«Что… что это⁈» — выдохнул д’Орвилье, чувствуя, как холодок ужаса пробегает по спине. Это было не похоже ни на что виденное им прежде.
Огненные снаряды долетели до французских кораблей с пугающей скоростью. Они обрушились на строй, попадая в корпуса, в распущенные паруса, в хитросплетение такелажа. Некоторые просто пробивали обшивку с сухим треском, но большинство… Господи, большинство взрывались прямо на воде, превращая море вокруг в пылающее озеро! И прямо в это пекло заплывали один за другим французские линейные корабли!
Сотрясающий грохот прокатился по эскадре. Прямо напротив «Цезаря», в борт ближайшего линейного корабля, «Ле Сюффрен», угодили сразу несколько ракет. Одна пробила борт у ватерлинии, другая врезалась в бак, третья угодила в фок-марс. Раздались оглушительные хлопки, отсеки превратились в пылающие горнила, паруса мгновенно вспыхнули, словно сухая бумага. Дерево трещало и разлеталось фонтанами щепок и обломков. Крики ужаса и боли понеслись по воде.
Залп накрыл половину всей линии. Корабли французского арьергарда скучились, задние, пытаясь отвернуть, налезали на передних, сталкивались бортами, ломали бушприты. Адмирал с палубы «Цезаря» видел, как десятки, сотни попаданий превращают его гордую эскадру в хаос в пылающем аду. Вот загорелся грот-парус на «Л’Орианте», мгновенно охваченный пламенем от попадания в мачту. Вот на «Ла Курронн» взрывом разметало квартердек, весь борт окутался дымом и огнем, из зияющих прорех в воду посыпались, обрывая канаты, тяжеленные 36-фунтовые пушки и пылающие фигурки матросов. Корабли, теряя ход, неуправляемо поворачиваясь к ветру, вползали в горящее на воде пламя, и с ним ничто не могло справиться, попытки залить загоравшиеся носовые обводы с помощью ручных помп оказались бесполезной тратой времени.
Это была не битва. Это была бойня. Односторонняя, чудовищная бойня. Эти русские галеры со своими инфернальными машинами буквально выплюнули на французов огненную смерть, против которой не было защиты. Дьявольский огонь! Греческий? Забытый и вновь изобретенный? Его ничто не брало! Корпуса линкоров, способные выдержать залп из 36-фунтовок, оказались бессильны против огненных болидов. Распущенные паруса, призванные ловить ветер, стали идеальной мишенью и мгновенным источником пожара. В него же превратилась сама водная стихия вокруг кораблей!
Д’Орвилье стоял, прижимая руку к перилам фальшборта, потрясенный до глубины души. Его тщательно выстроенная линия, его превосходство в артиллерии, его тактика, его вымуштрованные блестящие экипажи — всё это рассыпалось прахом перед лицом этого неизвестного, дьявольского оружия. Эскадра, еще несколько минут назад готовившаяся навязать противнику выгодный бой, перестала существовать как единое целое. Большая часть кораблей горела, была обездвижена или получила критические повреждения.
Какая сокрушительная оплеуха прежней самоуверенности адмирала, основанной на чужих словах о «нехватке флота и моряков»! Русские не были лишены ни того, ни другого. У них было нечто другое. Нечто, что сделало его грозную эскадру беспомощной мишенью за считанные минуты, не дав ей возможность сделать хоть один выстрел. Операция… авантюра? Она обернулась полным, сокрушительным поражением. Десятки лучших кораблей Франции, тысячи великолепных матросов, цвет флотского офицерства… всё это было потеряно в единственном, как ему привиделось, внезапном, ужасающем залпе. Адмирал д’Орвилье смотрел на пылающие остовы своих кораблей и чувствовал, как мир, который он знал, рушится, истаивает, рассыпается огненной пылью… А потом этот мир взорвался вокруг, и все поглотило бушующее пламя.
* * *
Гонец из Штеттина, загоняя коней, привез мне доклад Грейга о шведской виктории и о победе над эскадрой д’Орвилье. Снова Пименов отличился и, видит бог, уверен, что это его пуля оборвала жизнь Карла XIII. Мне впору в своих войсках заводить отряды охотников на монархов и обозвать их не неизвестным этому времени термином «снайпер», а всем понятным словом «пименовец». Кто не знает в моей армии лучшего стрелка из зарубинского корпуса! Стране нужны свои герои. Что же до французов, то победа полная, балтийская экспедиция лягушатников завершилась жалобным кваканьем в догорающем болоте. Большая часть французских линейных кораблей уничтожена — взорвались, сгорели, затонули из-за критических разрушений. Несколько штук сдались, как и датский флот в полном составе, болтавшийся в море неподалеку от случившей трагедии — датчане не перенесли душераздирающей картины и попросту испугались. Все, кроме линкора «Хольстен», вовремя сообразившего, что запахло жареным в прямом смысле этого слова и удравшего в Копенгаген. Мы тоже понесли потери: одна ракетная галера взорвалась при пуске и буквально испарилась, сильно обгорел линкор «Жён Мироносец», капитан которого Фон-Дезин бросился спасать тонущих французских моряков. В настоящее время наша эскадра охотилась в Стокгольмском архипелаге за французскими фрегатами-крейсерами и отбивала в датских проливах захваченные френчами «призы». Грейг запрашивал разрешение на бомбардировку и захват Копенгагена, и я был склонен согласиться: со Скандинавией пора заканчивать, чтобы не путалась под ногами, а освободить датчан из-под власти шизофреника — вообще благое дело. Заодно заберем у датчан и Осло. Под шумок.
Большим вопросом была реакция англичан.