– Ох, я вас умоляю, – сказала она и оглядела зал, явно готовая перейти к следующему вопросу.
– И это ваш ответ? – Видимо, я сказал это громче, чем намеревался, потому что Стивенсон взглянула на меня с яростью, которую быстро скрыла за снисхождением.
– Молодой человек, уж не знаю, в каких райских краях вы живете, но со времен Исаака Ньютона всем известно, что у всякого действия имеется противодействие. Или вы надеетесь вечно жить за счет государства? А кто же будет платить?
– Мне можно ответить? – поинтересовался я громко. Не зря наша школа славилась своим драмкружком – там снимали «Хор»! И римейк «Хора»! – уж что-что, но голос у меня был поставлен. Диафрагмой нужно говорить, диафрагмой.
– Конечно, – сказала она, остро улыбаясь.
– У государства нет «счета». У него есть казначейство. Которое буквально печатает деньги. Страны – не люди.
– И кто за все это платит? – тут же парировала она. – Китай? Венесуэла? Нигерия? Что, если они захотят взыскать долг?
– Эм, Китай может потребовать выплаты только в том случае, если мы сами дадим им денег. У Китая нет собственных долларов – и не будет, пока мы их ими не обеспечим. Зачем, чтобы попасть к ним в долг? И что, они потребуют у нас денег? Ну так давайте их напечатаем…
– Вот поэтому мы и хотим отказаться от долларов! Поблагодарим молодого человека за ликбез. Если у правительства появится возможность купить народ печатным станком казначейства, оно так и поступит, а потом нам же и придется расплачиваться. Именно поэтому мы, как цивилизованные люди, храним деньги в блокчейне – чтобы всякие неандертальцы, узнавшие об экономике из мемов, не могли просто взять и напечатать деньги, когда им вздумается.
– А как ваша система собирается оказывать помощь больным или тем, кто пострадал от пожаров и наводнений? Никак, пусть выживают как могут?
По толпе пронеслись шепотки и просьбы заткнуться, но я слишком распалился, и плевать мне было, какие взгляды бросает на меня Ана-Люсия, отодвигаясь все дальше и дальше. Телефон в кармане вибрировал не переставая, что подстегивало только сильнее.
Высокая женщина с очень крутой прической – естественно, в белой форме – засеменила (серьезно, как белка – высокие люди часто так мельтешат, когда стесняются своего роста) к Стивенсон и наклонилась к ее уху. Отключив микрофон, Стивенсон внимательно ее выслушала и кивнула, вмиг помрачнев.
– Я не давала разрешения на трансляцию семинара, – сказала она, обратившись ко мне.
Ощущение было такое, будто я сорвался с обрыва – сердце ушло в пятки, кровь схлынула с лица, в ушах зашумело. Ана-Люсия, отшатнувшись, смотрела на меня в ужасе. Люди вокруг недовольно кричали. Откуда они узнали? Ну, догадаться несложно. Наверняка наняли подрядчиков, чтобы мониторили СМИ, а потом просто вычислили угол обзора камеры. Или нашли меня в интернете по нику.
Да и какая разница. Двое крепких мужчин – разумеется, в белой форме, обтягивающей широкие плечи, здоровенные шеи и огромные ноги – пробирались сквозь расступающуюся толпу, из которой доносились крики поддержки. Ана-Люсия, встав, освободила дорогу.
– Эй! – крикнул я, когда меня схватили под руки. – Такие здесь свободные дебаты, значит? Рыльце в пушку, а? Не гордитесь своими высказываниями?
Она холодно усмехнулась.
– Свобода слова осталась у тебя дома. А это моя сцена, и я здесь решаю, кому говорить. Вы здесь гость, вы повели себя грубо, и вам пора идти.
Громилы оторвали меня от земли.
– И это ваша свобода? – выкрикнул я то, что всегда мечтал высказать дедушкиным друзьям, а сейчас не сдержался. – Да как вы можете называть себя американцами? Как вы можете относиться так к Конституции?!
Громилы тащили меня к выходу спиной вперед, а люди пихали меня и плевались. Чья-то слюна попала в лицо.
– Парень, – сказала Стивенсон. – Ты не в Америке. Мы в международных водах. Скажи спасибо, что тебя за борт не выкинут с якорем на ногах. – Судя по одобрительным возгласам, идея пришлась по душе не только ей.
Меня связали по рукам и ногам, и я уже думал, что отправлюсь ночевать к рыбам, но потом меня отвели на катер и запихнули в шкаф со спасательными жилетами. Гидрофойл тронулся; минут десять спустя дверь шкафа открылась, и передо мной возникла темнокожая женщина чуть за двадцать с ножницами в руках.
– Мы приближаемся к водам США, так что я пришла вас развязывать. Буянить не будете?
– Не буду, – ответил я. Она срезала стяжки, и я отправился гулять среди немногочисленных пассажиров. Большинство явно планировало вернуться под вечер. А почему нет? Здесь было круче, чем в Диснейленде.
На берегу я осознал, что лишился всех прибамбасов, полученных в течение дня, но расстроиться не успел: на выходе с пирса мне в руки впихнули еще один подарочный пакет – на прощание. Внутри лежали глянцевые брошюры толщиной с книгу – и мой собственный экземпляр «Ступающих сквозь скот».
Глава 5
Аррибада
Прибытие беженцев Бербанк отметил с размахом. В честь праздника Магнолию перекрыли, и от Буэна-Виста до Норт-Голливуд-Уэй все было заставлено киосками и фудтраками, фонарные столбы пестрели растяжками, а витрины магазинов щеголяли расписными вывесками ручной работы.
Уроки физкультуры в начальных и средних школах по всему городу сегодня решили посвятить ходьбе на длинные дистанции, договорившись встретиться на бульваре Гленоукc. Ученики средних школ отправились встречать новоприбывших аж в Пайкому, а младшеклассники подхватывали их в черте города у аэропорта. Все утро они отписывались нам в социальных сетях, и, когда процессия свернула на Норт-Голливуд-Уэй, улица буквально гудела. Целая флотилия дельтапланеристов-любителей стартовала с площадок аэропорта, украсив небо приветственными плакатами, нарисованными старшеклассниками на массивных листах перфорированного термопластика, утяжеленного снизу.
На Магнолии новоприбывших встретил оркестр школы Берроуз и орда из пятидесяти человек с кулерами, спешащая накормить пирожками в равной степени беженцев и детей. Заработали оросители, окутав нас прохладным водяным облаком. Оркестр спел «California, Here I Come» и «California Dreaming», идеально подгадав время так, чтобы затянуть «I Love LA» одновременно с оркестром старшей школы Бербанка, который вышел с парковки за «Порто», блестя на солнце медными колокольчиками и танцуя вместе с толпой. Праздник вышел замечательным сам по себе, но стал только лучше, когда беженцы достали свои инструменты – парочку укулеле, недурственный гитаррон размером с виолончель, гармоники и бонго – и присоединились к оркестру.
В толпе я заметил Ану-Люсию. Мы не разговаривали со вчерашнего дня, избегая друг друга. Но сейчас, скользя от одного друга к другому, смеясь, пританцовывая и обнимаясь, она посмотрела на