Она прижалась поближе, и я скользнул пальцами в густые прямые волосы, щекоча мочки ушей и поглаживая по шее. Какое-то время она ластилась, как кошка, а потом подняла голову и неторопливо меня поцеловала.
– Ты им понравился, – сказала она.
– Они мне тоже.
– Вот и хорошо.
На этот раз я сам ее поцеловал. На ее губах ощущался привкус виски и пряностей.
– Останешься на ночь? – спросила она. – Я тебе зубную щетку купила.
Сердце заколотилось в груди.
– Можно скажу кое-что? – спросил я.
– Эм, ну давай?
– Ты только не подумай ничего такого. Но ты безумно мне нравишься, и мне постоянно приходится сдерживаться, чтобы не выставить себя полным кретином и тебя не спугнуть, а потом ты покупаешь мне зубную щетку или делаешь еще что-то похожее, и я понимаю, что нравлюсь тебе в ответ. И да, это вроде как очевидно, но я в тебя по уши, и иногда в это сложно поверить. Как будто я знаю тайну, которую никому не могу рассказать.
– Я все понимаю. Мне нравится, что ты умеешь говорить словами через рот. Мало кто понимает, насколько это ценно в длительных отношениях.
– Ох.
– Ой, молчи. Так что, останешься на ночь? Ты так и не ответил.
– Господи, конечно! Конечно останусь!
– Говорю же: умеешь.
Глава 8
Воздушные замки
К тому времени как мы спустились на кухню, соседи Фыонг уже ушли на работу. Вместе мы приготовили шакшуку: нарезали сладкий перец, подавили немного хабанеро, добавили нарезанные помидоры, а затем влили в кипящее томатное рагу полдесятка яиц и посыпали их оливками и петрушкой. Фыонг поджарила дрожжевой хлеб, выжала грейпфруты с дерева во дворе и сварила кофе, который оказался непривычно крепким и горьким, но отлично сочетался с острой шакшукой.
– Чем планируешь сегодня заняться? – спросила она.
– У меня такое ощущение, что я неделю домой не заглядывал. Пойду уберусь, наверное – и за себя, и за соседей, а то они за меня все делали. А потом посмотрю, что по гарантии трудоустройства предлагают – смысл ждать, пока зло будет побеждено, если можно заняться чем-то помимо стройки. Я давно хотел научиться устанавливать солнечные панели. В городе столько старой инфраструктуры, которую можно сменить.
– О, это просто, – сказала она. – Если проводка в порядке, можно прямо на лету поменять. Главное с крыши не навернуться.
– Ну, тогда мне конец.
– Страховку надень, – сказала она и прижалась к моим губам в поцелуе.
* * *
Едва я свернул с Вердуго на свою улицу, как за спиной раздалось:
– Брукс!
Обернувшись, я увидел Кеннета: он вышел из маленького беспилотного такси и бежал в мою сторону, весь потный, красный и беспокойный.
Захотелось рвануть к дому. Я мог хоть круги вокруг этого старого хрена наматывать – а если бы повезло, он бы еще и с инфарктом свалился, пока б меня догонял.
– Погоди, – хрипя, выдавил Кеннет. Выглядел он неважно: на лице сиял пот, руки тряслись. Ему было чуть за семьдесят, но шатался он так, что выглядел на все девяносто.
– Здрасьте, – сухо поприветствовал я.
– Брукс, послушай, я должен кое-что сказать.
– Валяйте, – ответил я.
– Может, уйдем с улицы?
– Не, мне и тут нормально.
Он поморщился.
– Ладно, как скажешь. Слушай, понимаю, ты мне не веришь, но я не желаю тебе зла. Не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. – Он пристально смотрел на меня слезящимися красными глазами. Тут я понял, что он трясется от ужаса, и мне самому стало немного не по себе.
– Кеннет, понимаю, вы мне не верите, но мне не нужно ваше покровительство. Дедушка был мне родственником, но не другом. Мы вечно ругались, особенно из-за родителей, которых дедушка считал идиотами, выбросившими жизни на ветер. Я не поддерживаю то, за что вы выступаете. У меня оно все в печенках. У нас противоположное видение мира. Так что спасибо, что заглянули, но…
– Помолчи, а? Дай выговориться. Облегчу совесть, почту память твоего дедушки и даже близко к тебе больше не подойду. Ты думаешь, мы с ребятами шутим, понимаю, но хрен – мы очень серьезны. День, о котором мечтал твой дедушка, о котором мечтаем все мы, день, когда мы вернем себе эту страну, – этот день грядет. Он уже близко. Прольется кровь, и я прекрасно понимаю, что не переживу его, но я готов на это пойти, потому что я… – Он задохнулся, достал из кармана скомканную маску и промокнул глаза. – Черт, я люблю эту страну. Это величайшая нация в мире, сияющий град на холме, и мы отвоюем ее, вернем ей былое величие.
Я отвел взгляд. Он шмыгал носом, его глаза блестели от слез. Будь на его месте кто-то другой, и мне стало бы его жалко, но он? Он мог пойти на хрен.
– Слушайте, Кеннет, я понимаю, что вы так думаете. Уж поверьте, мне все уши этим прожужжали…
– Можешь помолчать, ладно? Это тебе не кухонные разговорчики. Все, хватит с нас разговоров. Пришла пора действовать. Пройдет год – черт, месяц, – и ты не узнаешь этот город. Перемены не за горами.
– Так, если честно, это я тоже уже слышал, и…
– Заткнись, я сказал! – рявкнул он, и я замолчал. – Слушай, Брукс, мой мальчик. Тебе здесь не нравится, понимаю. Это все знают. Ты ненавидел дедушку – ну и пускай, я тоже некоторых родственников терпеть не могу. Ты хочешь уехать отсюда. У меня есть предложение. Такое, чтобы и тебе было хорошо, и нам, и твоему покойному деду. Беспроигрышный вариант. – Наклонившись ко мне, он сказал: – Продай мне дом, – и назвал цену. Вполне адекватную. – Цена хорошая. Продашь дом, свалишь из города, будешь жить себе в тишине и покое там, где захочешь, и все будут счастливы.
– Ага, щас. До свидания.
Он схватил меня за запястье – куда сильнее, чем ожидалось от старого сентиментального психопата. Я дернулся, но вырваться не смог. А когда уже готов был врезать ему головой или наступить на ногу, он вдруг сказал:
– Слушай сюда, игры закончились. Я жизнь тебе спасаю, дурень ты хренов. Не ради тебя, ради твоего дедушки. Думаешь, раз мы до сих пор ничего не сделали, нас можно не принимать всерьез? Просто раньше у нас не было денег, чтобы спонсировать перемены. Но теперь-то они есть, понимаешь меня? Теперь-то на войну появились деньги, и их хватит и