— Они в безопасности, — заверил Бум. — Большинство эвакуированы из крупных городов, которые подвергаются бомбардировкам, и продолжают работать. В случае наступления союзников мы сможем контролировать их местонахождение в южных и западных землях рейха. Главное, заранее согласовать наши усилия... И наши условия, — добавил он, коротко подумав.
Это была та информация, которую можно было продать «Интеллидженс Сервис».
В остальном дни Хартмана протекали в потоке встреч, улыбок, визитных карточек и рукопожатий, что для него, закаленного подобной суетой в берлинском «Адлерхофе», не являлось особенным обременением. Много людей, много знакомств — именно то, что было нужно его хозяевам. Пару раз его узнали, но общение было мимолетным, и он выкрутился.
Среди новых знакомых внимание Хартмана привлек некто Феликс Цауэр, полноватый, смешливый, обремененный всеми видами неуверенности повеса, робкий любитель скрытного разврата и застольного балагурства. Во время кутежа в ресторане «Ритца» Цауэр на ухо поведал, что служит в базельском Банке международных расчетов. Хартман знал, что БМР был создан усилиями крупнейших мировых банков в 1930 году, в том числе нью-йоркским Федеральным резервным банком и германским «Рейхсбанком». На недавней конференции в Бреттон-Вудсе было выражено прямое нежелание сотрудничать со странами «оси», что привело к решению о ликвидации БМР. Однако банк продолжал функционировать как ни в чем не бывало и обслуживать самые разные компании, невзирая на их государственную принадлежность.
Цауэру нравился Хартман, спокойный, уверенный, доброжелательно ироничный, в нем он видел опору в преодолении своих мнимых недостатков.
— Странные дела творятся у нас в БМР, — доверительным шепотом поведал он, стараясь удержать на тупеющем от алкоголя лице загадочное выражение. — Знаете, куда уходят платежи? В космос. Они уходят в космос. Но! Гитлеру нужны доллары. А янки хотят золота. Я видел график поступлений за полгода. только, тсс! Золото едет к нам эшелонами. Прямо из рейха. А мы переводим доллары — прямо в космос. Но кто-то же там их принимает, а? Товар — деньги — товар. Так, кажется, у Маркса?
— Но откуда у немцев столько золота? — наивно поинтересовался Хартман.
— А вы догадайтесь. Если подумать, люди в массе своей прямо-таки увешаны золотом.
— М-да-а. значит, ваши подвалы полны золотом?
— Не знаю, — мотнул головой Цауэр. — У нас в Швейцарии — копи царя Соломона, это точно. Но по секрету могу сказать, что хорошая доля немецкого металла уже пересекла Ла-Манш. А куда там дальше — бог весть.
— Слушайте, Феликс, тут имеется роскошный «Джонни Уокер». В меню его нет. Но нам принесут. Будете?
— Конечно!
Хартман решил приблизить его и для начала предложил обучить игре в бридж.
Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, 8, РСХА, IV Управление, гестапо, 9 сентября
— Из Цюриха, штурмбаннфюрер.
Референт положил на стол Шольца папку и удалился. Шольц был погружен в изучение допросов арестованного накануне радиста Лемке, поэтому к донесениям из Цюриха приступил далеко не сразу.
Работе мешала головная боль, она сжимала виски, мешала сосредоточиться. Дело в том, что почти всю ночь Шольц просидел возле маленькой собачонки, которую подобрал на дымящихся развалинах соседнего дома. Белый шпиц — у него был сильно обожжен бок, а также сломана лапа — жалобно повизгивал и смотрел на него блестящими бусинами глаз, словно спрашивал: «Видишь, как мне плохо?» Лишь ближе к утру, когда уже светало, собака уснула вместе с сидящим рядом с ней на полу Шольцем.
Будильник не понадобился: сколько бы ни спал, он всегда вставал ровно в семь.
Несмотря на усталость, Шольц был взволнован и обескуражен, ибо никогда раньше ему не приходилось иметь дело с созданием, всецело зависящим от его заботы и усердия. У него никогда не было жены, соответственно — и детей. Родители умерли. И даже с любовницей Шольцу не везло: чаще всего его ухаживания оканчивались пугливым бегством. По правде говоря, одиночество не тяготило его; вся энергия, все силы этого человека концентрировались вокруг работы в полиции. Шольц был отличным специалистом, его высоко ценили, у него была репутация крепкого профессионала. И все-таки он не мог не завидовать людям, имеющим счастливую возможность погреться возле семейного очага. Когда, усталый, он возвращался домой, то светящиеся окна манили заглянуть в них, чтобы разглядеть, как уютно живут благополучные пары, у которых есть общие заботы.
Шольц позвонил криминалисту Ульриху Рупрех-ту в канцелярию.
— Слушай, Ули, у тебя ведь, кажется, есть собака?
— Да, ризеншнауцер. А что?
— Чем ты его кормишь?
— Ох, Кристиан, это больной вопрос. А что?
— Ну, собака, она чем питается?
— Да чем придется. Отрываю от себя понемногу. А так, мясом, конечно.
— Вареным?
— Да любым. Сейчас такая голодуха. И кость сойдет. А в чем дело-то?
— Ни в чем. Потом скажу.
Он повесил трубку и подумал: «В спецпайке есть
фарш. Если его подогреть...» Повздыхав, вернулся к чтению допроса Лемке.
Позвонили от Мюллера, попросили зайти. Шольц поправил галстук, провел щеткой по мундиру. Коридоры управления были, как всегда, пустынны. Стук каблуков гулко отдавался в сводах. Навстречу попалась девушка, которая давно и как-то безнадежно нравилась Шольцу. Он слегка покраснел, поздоровался, а пройдя мимо, оглянулся.
— Не хотел говорить по телефону, — сказал Мюллер, не предложив ему сесть. — Завтра в восемь жду тебя здесь. Привезут Пилигрима.
— Того самого? — удивился Шольц.
— Того, которого ты не смог найти. — Мюллер надел очки и погрузился в чтение документов. — Иди, Кристиан. У меня дел невпроворот.
Спустя час Шольц сбил документы в аккуратную стопку, положил их на угол стола и собрался уже идти домой, как вдруг взгляд его упал на папку с донесением из Цюриха. Он знал — в ней стандартный отчет гауптштурмфюрера Клауса, приставленного следить за посланцем Шелленберга Майером. Можно было бы отложить на завтра. Шольц неуверенно помялся, потом махнул рукой: «Завтра много дел» — и вернулся за стол.
Он открыл папку, пробежал сухой текст Клауса и стал быстро просматривать фотографии. Камера зафиксировала Майера входящим в особняк Остенза-кена, вылезающим из автомобиля, прогуливающимся по бульвару, сидящим в летнем кафе. Помимо портретов Майера, здесь были фото людей, которые, хоть и не пересекались с ним, но оказались поблизости. Механически переворачивая снимки, Шольц, зевая, думал о собачке — как она там?
Внезапно он замер.
— Что?.. — ошеломленно вырвалось у него. — Минуточку. — Он схватил со стола лупу и навел ее на