— Я не силен в латыни.
— Напрасно. Служитель закона должен знать основы хотя бы римского права. А оно изложено именно на этом языке. — Мюллер пожевал губами. — Ну, да ладно. Оставим вежливость дипломатам. Мы с вами, коллега, мыслим категориями сыска, нам ни к чему прятать свои эмоции за пустопорожней болтовней. Вы хотели меня видеть. Зачем?
— Чтобы спасти свою шкуру.
— Полагаете, это в моих силах? Вас ведь задержали не просто так?
— Я всего лишь имел неосторожность снять трубку, когда позвонил Небе.
— Это я знаю. — Мюллер пролистнул протокол допроса Гесслица в Плетцензее.
— Гарантией моей благонадежности может служить письмо.
— Письмо.
— Подписанное псевдонимом Пилигрим.
— Да-да, письмо. — Мюллер встал, сунул руки в карманы брюк, обошел стол и уселся напротив Гес-слица. — Между прочим, в этом письме содержалась опасная информация. Вы решили сделать ее еще более опасной.
— Я решил исполнить свой долг.
— Долг? Почему?
— Потому что при сложившихся обстоятельствах мне понадобился покровитель.
— А Артур Небе вас не устраивал?
— Группенфюрер шел к своему концу.
— Откуда у вас эта информация? — спросил Шольц из своего угла. — Вы имели контакт с заговорщиками?
Гесслиц повернулся к нему:
— От Небе, конечно. За годы службы у меня сложились с ним доверительные отношения. Небе пил, а когда напивался, говорил лишнее. Мы встречались на конспиративной квартире на Эрепштрассе.
— Это его личная квартира, — с нажимом произнес Мюллер. — Квартира для тайных встреч с бабами.
— О, я не знал.
— Всё вы знали. — Мюллер откинулся на спинку кресла. Гесслиц с трудом выдержал его прямой взгляд. — Боюсь, вопросов к вам у нас больше, чем у вас ответов.
— Я готов к любым вопросам, группенфюрер.
— Письмо токсично, — заметил Шольц. — Но не менее токсичен сам отправитель.
— У меня нет доказательств, достигло это письмо адресата или нет, — с невозмутимым видом возразил Гесслиц. — Я выразил свою преданность, которая только укрепится, если меня избавят от преследования.
— То есть вы видите какую-то свою надобность для нас?
— Конечно. Я полезен на своем месте, поскольку лично знаю многих людей, с которыми работал Небе и которые станут говорить и со мной.
Мюллер поднялся. Неуклюже вскочил и Гесслиц.
— Хорошо, криминальрат, — сказал Мюллер, — сейчас вас проводят в другую комнату, где вы продолжите разговор со штурмбаннфюрером Шольцем после того, как он освободится.
Он вызвал дежурного офицера и приказал увести Гесслица в кабинет этажом ниже. Когда за ними закрылась дверь, Мюллер подтянул полы кителя, уселся на стол, закурил и вопросительно посмотрел на Шольца.
— Нет, — помотал головой Шольц, — он не провокатор. Сейчас он выкручивается, но понятно, ему нужна какая-то опора. Разумеется, любые формы альтруизма исключены.
— Вот скажи мне, Кристиан, разумно ли в разгар кампании возмездия искать опору в гестапо?
— А где еще ему искать опору? — вопросом на вопрос ответил Шольц. — Он умный человек, этот Гес-слиц. Он прав. Многие затаились, прижали уши. А ведь это влиятельные люди с хорошими связями. Небе был свой. Своими будут и его доверенные лица. У Гесслица и правда нет рычагов для шантажа. Кто знает про письмо, кроме нас двоих? Он хочет выкрутиться и одновременно укрепить свои позиции. Это очевидно.
— В таком случае ценность его не столь высока, как ему кажется.
Шольц поежился, словно от холода, поднялся, подошел к Мюллеру и протянул ему несколько фотографий.
— Тут другое, — задумчиво произнес он. — Вот, взгляните.
Зажав сигарету в зубах, Мюллер быстро просмотрел фото.
— И что?
— Я получил их вчера вечером из Цюриха. Вот это Майер, я говорил вам, эмиссар Шелленберга. А этот. не узнаете? Прошлый год. Перестрелка возле «Адлерхофа».
— Перестань говорить загадками.
— Это Франсиско Хартман, управляющий «Ад-лерхофа». Предположительно, агент, связанный с теми русскими радистами, которых подстрелили в Нойкельне.
— Он ведь, кажется, был убит?
— Мы так думали. Я своими глазами видел, как в него угодили пули. Но видите, он цел и даже, кажется, вполне здоров. Интересно то, что его засекли рядом с Майером. Тот кофейничал в уличном ресторане, а Хартман сидел неподалеку и читал газету.
— Интересно, Шольц, другое — почему его до сих пор не вывезли?
— Это первое, что мне пришло в голову. Но потом, когда к нам попал Гесслиц, я подумал, что ситуацию можно использовать с большим эффектом.
— При чем здесь Гесслиц?
— Генрих, вы же, как и я, тоже не верите в случайности. Вспомните, там же, возле «Адлерхофа», был ранен и Гесслиц, который по смутным причинам ввязался в перестрелку. Впоследствии он утверждал, что в ювелирном магазине отеля в это же время планировалось ограбление. Мы проверили: да, люди крипо были задействованы в предполагаемой операции, но не участвовали в стрельбе. Из «Шарите» Гес-слица вытащил Небе. Возможно, он не хотел, чтобы тот выдал какие-то подробности о его связях.
— Ты хочешь сказать, что Гесслиц знал Хартмана.
— Я хочу сказать, что он его знает. И еще, груп-пенфюрер, я хочу сказать, что меня не оставляет подозрение, что тот крот в РСХА, о котором говорил радист Лемке, — он-то и есть, Вилли Гесслиц. Для нас, баварцев, интуиция важнее служебных норм!
Зажав горящую сигарету в зубах, Мюллер взял досье Гесслица и, щурясь от лезущего в глаза дыма, пробежал пару страниц, отмеченных закладками. Затем протянул досье Шольцу:
— Хм. Что ты задумал, Кристиан?
В бесцветном лице Шольца промелькнула искорка азарта. Он сунул досье Гесслица под мышку и задумчиво произнес:
— У нас есть возможность накрыть их всех. И Шелленберга в придачу.
Покинув кабинет Мюллера, Шольц поспешил в конец здания, где в подвале располагались камеры внутренней тюрьмы гестапо. Там до сих пор держали бледного, изможденного радиста Лемке. Шольц показал ему фотографию Гесслица. Лемке не опознал этого человека. «Что будет со мной?» — простонал он в спину Шольцу. «Ждите», — был ответ, и дверь обреченно захлопнулась.
В узком боксе комнаты для допросов Гесслиц промаялся больше часа. Все мысли его были только о Норе. Она провела ночь, не имея никаких сведений о нем. Как же она, должно быть, напугана! Приступ страха мог попросту раздавить ее больное