Минуты тянулись вечностью. Но на дерево никто не поднимался. Никто так и не нашёл его. Парень сидел в безопасной чаше из листвы и ветвей, как гость в храме, которому дозволено только смотреть. Где-то вдали глухо громыхнуло. Тяжёлые облака медленно прокатились по небу. И Луна, весьма крупная, но похожая на привычную парню, спряталась.
И всё затихло. Лишь ветер шептал в листьях и тихо постанывали склоны – как дыхание спящего великана. И Андрей всё же заснул. А ночь пронеслась, полная шорохов, теней и взглядов.
Но никто так и не тронул его. Потому что это странное дерево каким-то необычным образом хранило его. Потому что он начал пробуждение. Потому что мир ждал, что он поймёт, кто он теперь.
Первые лучи солнца разбудили лес не светом, а цветом. Их появление не было резким, как во многих местах земного мира – оно было почти ритуальным. Как будто сам мир знал, что настало утро… И откликался на него величественно, глубоко, с достоинством. На вершинах гор, венчающих далёкий горизонт, свет сначала лишь коснулся снежных шапок, и они вспыхнули бледно-золотыми огнями, словно под прозрачным покрывалом хранили огонь зари. Потом свет скатился ниже, словно лаская скальные отроги, покрытые древними лишайниками и упругими кустарниками, раздувая на них алые, медные, синие оттенки, которых никогда не бывает в обычной природе.
Этот свет не просто освещал – он пробуждал. Казалось, что даже деревья в долине, где спал Андрей, встрепенулись. Листья на их ветвях начали медленно поворачиваться, ловя первую солнечную энергию, словно звериные уши, улавливающие звук. И в их зелёной плоти, прямо в прожилках, начала пульсировать мягкая золотистая энергия, та самая, что Андрей видел вчера – теперь она плыла живо, ярко, будто сок самой жизни.
Глубоко вздохнув, Андрей всё же открыл глаза. Сначала он ничего не понял. Лишь чувствовал жёсткость ветви под спиной, ломоту в плечах, и скованность шеи.
– Где я?.. Почему всё… Так? – Он попытался пошевелиться, и тут же застонал, когда по позвоночнику прошёл резкий спазм. Ноги затекли, левая рука будто деревянная. Неловко, по-кошачьи, он начал сползать вниз, цепляясь за ветви, при этом стараясь не упасть. А оказавшись на земле, он медленно разогнулся, выпрямляя спину, ощущая, как каждая мышца жалуется на ночь, проведённую не по-человечески. Но стоило ему поднять глаза… Окружающий его мир тут же заиграл такими красками, что он замер.
В утреннем свете каждое травяное лезвие поблёскивало, словно было выковано из живого стекла. На его поверхности блестела роса, но не обычная. Каждая капля переливалась внутри – то синим, то янтарным, то серебром, словно заключала в себе микроскопическую радугу. Небольшие цветы, спрятавшиеся между камней, медленно раскрывались, и из их бутонов проявлялись ленточки энергии, тонкие как паутина, которые уходили в воздух, соединяясь в лёгкие вуали, проплывающие над землёй. Ручей, по которому он вчера шёл, в лучах солнца стал почти световым лезвием – настолько он блистал, отражая и усиливая свет. Внутри его вод также бежали маленькие искорки, словно в самой воде жили молнии.
А высоко в небе, на фоне прозрачных голубых потоков, проплывали величавые облака, вытянутые и тонкие, будто нарисованные одним мазком кисти величайшего художника. Ветер медленно гнал их через вершины, где, казалось, даже сам воздух вибрирует от всех этих энергий.
Эти вибрации были настолько ощутимы, что даже можно было сказать, что они видимы. Так как даже вокруг самого Андрея воздух светился мягким полупрозрачным сиянием, как будто в нём плавали микроскопические частицы чего-то древнего и могущественного. И… Живого…
Звуки теперь тоже были другими. В лесу перекликались птицы, которых он никогда раньше не слышал – их голоса были не просто звуками, а целым набором тональных аккордов, как в старинной флейте. Одна пела медленно, тяжело, с низкой нотой, будто медитируя. Другая – отрывисто, по-военному, как если бы командовала. А вдалеке, совсем далеко, что-то мягко вздохнуло – может, ветер, а может, само пространство.
И сейчас Андрей стоял, прислонившись к стволу дерева, и медленно, с трудом осознавал, что сейчас он находится где-то в весьма невероятном месте. Не просто в другом месте. А в мире, где всё – живое. Всё чувствует. И всё объединено в какую-то невероятную систему. И именно поэтому он чувствовал некоторую неуверенность. И даже страх. Но среди всей этой красоты, звуков, энергии, теплоты – не было ощущения опасности. Пока… Нет. И в этот миг он понял. Это место – как сон, в котором нельзя проснуться. Но в этом сне он стал частью чего-то большего. И теперь – либо сам разберётся во всём этом, либо будет уничтожен.
Именно поэтому, Андрей ещё некоторое время постоял под тем самым деревом, изломанным тенью солнца, скользящей по стволу, и вновь всматривался в ветви, где вчера ночью нашёл убежище. Плоды всё ещё висели там – немногочисленные, но каждый из них излучал то самое мягкое внутреннее сияние, словно хранил в себе кусочек самой зари.
Они не выглядели магическими в привычном понимании – не пульсировали энергией, не пели, не меняли форму. Но теперь он знал. Они точно не было простой едой. Это была сила в её чистом воплощении. Так что, ещё немного подумав, он осторожно влез обратно на дерево, чувствуя ломоту в суставах – всё тело отзывалось слабой болью после ночного сна в неудобной позе, но двигалось легче, чем вчера. Более гибко. Уверенно. Он собрал три плода, укладывая их в складку рубашки, завязанную в узел на поясе – у него больше не было ни сумки, ни карманов. Каждый плод был тёплым, как живой, и едва ощутимо дрожал, словно хранил в себе дыхание дерева.
– Пусть будут. Вдруг я снова останусь без еды… Хотя не хотелось бы снова свалиться без сознания… Вот только еды у меня просто нет. – Спустившись с дерева на землю, он вновь подошёл к ручью. Где склонился над гладкой, почти зеркальной водой. Она бежала быстро, танцуя по камешкам, но была настолько чиста, что он снова видел своё отражение, будто смотрел в ледяное стекло.
Он всё ещё выглядел моложе. Лет на семнадцать. Может быть, от силы, восемнадцать. Вены на его руках всё ещё слабо мерцали под кожей. Не светились как раньше, но всё