Пятница! Точно! Я и забыл!
За этими «эфирами», «проколами» и «лунными фазами» я совершенно потерял ориентацию во времени. А ведь это означало, что впереди у меня целых два выходных дня. Два дня, чтобы переварить все, что произошло за эту невероятную неделю, отдохнуть и… и, возможно, еще немного «покопаться» в данных, уже без спешки, для собственного удовольствия.
Мысль о выходных почему-то не вызвала у меня обычной радости. Наоборот, мне даже стало немного жаль, что придется прерывать эту увлекательную работу. Но Орлов был прав — отдохнуть действительно не помешает. Голова была перегружена, и свежий взгляд на проблему после двухдневного перерыва мог бы оказаться очень полезным.
— Что ж, Алексей, — Орлов поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — На сегодня, я думаю, достаточно подвигов. Можете быть свободны. Хорошо вам отдохнуть на выходных. И… не слишком увлекайтесь «аномалиями» в свободное время. Иногда полезно переключаться на что-нибудь более… приземленное.
Он снова улыбнулся мне той самой своей открытой, почти отцовской улыбкой.
И я почему-то был уверен, что эти выходные я проведу не так уж и «приземленно». Уж слишком много загадок оставил мне НИИ НАЧЯ, чтобы можно было просто так о них забыть.
* * *
Выйдя из кабинета Орлова, я чувствовал себя так, будто у меня за спиной выросли крылья.
Усталость, накопившаяся за день, куда-то испарилась, уступив место какому-то лихорадочному, почти эйфорическому возбуждению. Моя находка не просто была замечена — она была оценена по достоинству! И меня, новичка, «стажера», уже направляли на консультацию к начальнику лаборатории другого отдела! Это было невероятно.
Я попрощался с Людмилой Аркадьевной, которая все еще сидела за своим столом, видимо, доделывая тот самый «срочный отчет для безопасников», и вышел из НИИ.
На улице уже немного стемнело. Пятничный вечер окутал город своим особым настроением — предвкушением выходных, расслабленностью, какой-то легкой суетой. Моросящий дождь прекратился, и воздух был свежим и прохладным. Фонари отражались в мокром асфальте, создавая на тротуарах причудливые световые дорожки. Я решил пройтись до метро пешком — хотелось немного побыть наедине со своими мыслями, упорядочить впечатления этого сумасшедшего, но такого продуктивного дня.
Улицы Черной речки, которые еще утром казались мне какими-то серыми и неуютными, сейчас выглядели совсем по-другому. В окнах домов горел теплый свет, из приоткрытых форточек доносились обрывки разговоров, смех, музыка. Люди вокруг спешили по своим делам — кто-то домой, к семье, кто-то на встречу с друзьями, в кафе или кино. Обычная, «нормальная» жизнь, которая еще неделю назад была и моей жизнью. И я вдруг поймал себя на мысли, что эта «нормальная» жизнь почему-то больше не кажется мне такой уж привлекательной. Да, она была понятной, предсказуемой, безопасной. Но в ней не было того азарта, того вызова, того ощущения причастности к чему-то действительно важному и таинственному, которое я испытал за эти три дня в НИИ НАЧЯ.
Эта работа… эта работа была именно тем, чего я всегда хотел, даже если сам до конца не осознавал этого. Это была не просто «работа», это было… приключение. Исследование неизведанного. Попытка заглянуть за грань обыденной реальности. И я был готов платить за это любую цену — и ненормированным графиком, и секретностью, и даже возможными «необратимыми последствиями», о которых так серьезно говорил Орлов.
Погруженный в свои мысли, я дошел до метро.
Прошел в гулкий, залитый светом вестибюль, купил жетон, прошел через турникет, спустился по эскалатору. Вагон был полупустым — пятничный час пик уже миновал. Я сел на свободное место у окна и стал смотреть на мелькающие за стеклом огни туннеля. В голове снова и снова прокручивались события дня — графики, формулы, разговоры с Орловым, Толиком, Степаном Игнатьевичем, Геной… И это странное, пьянящее чувство — чувство, что ты нашел свое место, свое призвание.
Внезапно возникла мысль — позвонить родителям. Рассказать им о новой работе. Конечно, не обо всех деталях — про «эфир», «проколы» и «сущностей класса Эпсилон» им знать было совершенно необязательно. Но просто сказать, что я нашел что-то интересное, что-то, что мне действительно по душе. Они ведь всегда переживали, что я «зарываюсь в своих компьютерах», что у меня «скучная и неперспективная работа». Может быть, эта новость их немного обрадует и успокоит?
Приехав домой, я первым делом набрал мамин номер.
— Алло, мам, привет! — постарался я, чтобы голос звучал как можно бодрее.
— Лёшенька! Сынок! А я уж думала, ты про нас совсем забыл! — в ее голосе, как всегда, смешались радость и легкая тревога. — Как ты там? Все в порядке? Не устал?
— Да нет, мам, все отлично! — сказал я. — Даже более чем отлично. У меня, кажется, новая работа намечается. Очень интересная.
— Новая работа? — в ее голосе прозвучало удивление. — А как же твоя эта… «ДатаСтрим»? Ты что, уволился?
— Ну, почти, — уклончиво ответил я. — Скажем так, я сейчас на испытательном сроке в одном очень… серьезном научно-исследовательском институте. Занимаюсь анализом данных, как и раньше, но задачи гораздо более сложные и увлекательные. Кажется, это именно то, чего я всегда хотел.
— Ой, Лёшенька, как хорошо! — искренне обрадовалась мама. — Я так рада, что ты нашел что-то по душе! А то я все переживала, что ты там киснешь на своей старой работе. А что за институт? Что за исследования?
— Ну, институт… он такой, знаешь, мам, немного… специфический, — я пытался подобрать слова, чтобы не напугать ее. — Занимаются разными сложными научными проблемами. Исследованиями в области… ну, скажем так, не совсем традиционной физики. График, правда, может быть ненормированный, и работа требует полной отдачи. Но это того стоит.
— Ненормированный график? — в ее голосе снова появились тревожные нотки. — И «специфические исследования»? Лёшенька, а это не опасно? Ты там смотри, береги себя. Чтобы никаких… экспериментов на себе не ставили.
Я усмехнулся. Мама, как всегда, в своем репертуаре.
— Да нет, мам, не волнуйся, все в порядке, — постарался я ее успокоить. — Никаких экспериментов на себе. Просто очень интересная и ответственная работа. Я потом как-нибудь расскажу подробнее, когда сам во всем разберусь.
— Ну, хорошо, хорошо, — она немного успокоилась.