С такой чехардой в голове я и заснул. Сказалась беспокойная ночь, когда крутился я из-за документов, которые во сне копал. Но вот свалил свою ношу на Мотю, на других Кукушат, и сразу полегчало. Теперь-то я понял, почему люди говорят: «Покайся, и тебе полегчает». Это, значит, я каялся, хотя и не понимал, в чем именно. Может, в том, что я враг? Но хоть и враг, сын врага, но выспался вполне как честный человек, и к вечеру, вовсе успокоившись, я вернулся на полевой стан. Меня тут ждали.
15
– Значит, ты Егоров? – спросил Мотя.
Кукушата, сгрудившись, смотрели на меня. Даже Хвостик не бросился навстречу, а испуганно выглядывал из-за чужих спин.
«А ведь и правда как чужие», – подумалось вдруг.
Вспомнились слова Маши: «Ну какие они тебе свои… Они тебе не родня! Разве до тебя еще не дошло?»
А кто тогда свои? Маша? Нет, Маша еще не своя. И уж тем более неведомый мне Антон Петрович, хоть он и оставил мне деньги. А может, я теперь вообще без своих остался?
– Значит, Егоров? – повторил Корешок вслед за Мотей, но строже. Если он молчит, значит говорит устами Моти, а если повторяет за ним, то слова Моти приобретают более суровый смысл.
– Может, и Егоров, – сказал я. – И что?
– А мы тогда кто? – выкрикнул Бесик и сделал ко мне шаг, будто собирался со мной драться на кулачках.
– Откуда мне знать?
– Но мы не Кукушкины? Да? Не Кукушкины?
– Чакай! Чакай! – миролюбиво произнес Ангел, вступаясь за меня. – Серый-то при чем?
– А ты… Если Кукушкин, а не какой-нибудь Егоров, – огрызнулся Бесик, поворачиваясь к Ангелу, – то говори, как все! А не чавкай! Чего ты сбиваешь своим чавканьем!
Ангел пожал плечами и тихо улыбнулся:
– Это не я… Я хотел лишь сказать «подожди», а получилось «чакай»… Но почему, скажи, Серый должен знать, Кукушкины мы с тобой или нет? Он и про себя толком ничего не знает… Потому и принес документы к нам… Правда, Серый?
– А почему к нам? Зачем нам документы?
– Вот я и говорю! – воскликнул Корешок. – Зачем тетка принесла эти документы? Без них жили, без них проживем!
– Тетка-то хорошая, – вздохнул Мотя.
– А наговняла, как плохая! – наступал Бесик.
– Она деньги принесла, что отец оставил.
– Значит, отец виноват!
– Виноват, что деньги оставил… Ну, ты даешь!
– А может, он и не отец вовсе!
– А кто?
– Сказано же: враг народов… Наворовал – и ту-ту!
– А много он оставил?
Все испытующе посмотрели на меня.
А у меня язык не поворачивался назвать им сумму.
– Ну, сколько?
– Там написано, – сказал я.
Открыли книжку, и все Кукушата разом уставились на цифру, проставленную чернилами в верхнем левом углу. Но с ними случилось то же, что раньше со мной: сразу это понять было нельзя. Все разглядывали палочку с нулями и молча сопели.
– Серый! Серый! – крикнул Хвостик, продираясь ко мне. – А мне покажешь? Я тоже хочу видеть!
Я взял книжку и сунул ее Хвостику.
– Сколько здесь? – спросил невинно. Но я знал, что делаю. Хвостику-то ничего не стоило это произнести. И все уставились на Хвостика, ожидая.
– Сто, – сказал он сразу.
– Сто рублей?
– Ого! Гуляма! – воскликнул Ангел.
– Гуляем! – передразнил его Бесик.
– Десять пирожков с картошкой! – ахнул Сверчок.
– А я бы мешок махры купил, – мечтательно произнес Шахтер. – Во накурился бы… Из задницы бы дым пошел!
– А я бы калоши купил, – вздохнул Корешок.
А Сандра промычала протяжней обычного: она тоже знала, куда истратить такие деньги.
Один Мотя не восторгался. Я это сразу заметил. Он раньше других догадался, что на самом деле означает эта цифра. А догадавшись, уже не суетился и не мечтал. Переживать можно из-за червонца, скажем, или сотни. А когда денег столько, что невозможно вслух произнести, то и волноваться уже незачем. Это все равно что кому-то из Кукушат подарили бы для утоления голода элеватор с хлебом! А на хрена ему элеватор: как нищему дворец! Ему кусман хлебца дай, он будет счастлив, а уж предел мечтаний – бухарик!
Мотя поглядел на Хвостика, снисходительно поправил:
– Хвостик! Ты у нас известный грамотей! Но от цифры ты оставил один хвостик… Тут вовсе не сто рублей… Правда, Серый?
Оттого, что Мотя назвал меня моим привычным именем, стало не так тяжко.
– Правда, – ответил я и вздохнул.
– А сколько? – настаивал Корешок. – Двести? А может, целых триста?!! Нет, триста пятьдесят!!!
Мотя помотал головой.
– Нет, нет, – и посмотрел на меня выжидающе. И все посмотрели. А Хвостик привстал на цыпочки, заглядывая ко мне в рот, будто мог увидеть цифру, которая оттуда вылетит.
Я знал, что от меня ждут, но не мог себя заставить произнести вслух эту цифру. Не мог, и все. Получалось бы, что верю в нее. А я в нее не верил.
Мотя, странно усмехаясь, ответил за меня:
– Ладно уж, скажу. Там написано всего-то… – Он опять посмотрел на меня, а потом обвел глазами напряженные лица Кукушат. – Всего-то… Сто тыщ.
Он назвал «сто тыщ», нисколько не затрудняясь. И я сразу же подумал, что он тоже не верит в эту сумасшедшую цифру и смотрит на нее отвлеченно, будто разговор идет о задачке на уроке.
– Это сколько? Серый? – выкрикнул Хвостик. – Это больше ста рублей?
Но все остальные молчали. Уже не спрашивали. Вопрос повис в воздухе, потому что цифру назвал не я, которому могли и не поверить. Моте верили всегда. Он не умел врать.
В это время Сверчок, которому попала в руки сберегательная книжка, перелистнул страницы и нашел то, что другие не заметили.
– А вот тут, в конце, написано… – сказал он. – «К сведению вкладчика»…
– Давай! Читай! – приказал Бесик. И Сандра после долгого молчания мыкнула требовательно. Она промышляла у фабрики мелочью, больше рубля ей не давали. Но она хотела знать подробности про такие деньги.
Сверчок громко прочел:
– Государство гарантирует тайну вкладов, их сохранность и выдачу по первому требованию вкладчика…
Мотя взял у Сверчка книжку и тоже стал читать. Оторвался, сказал:
– Тут написано, что арестовать могут!
– Кого? – закричали Кукушата в несколько голосов. – Серого? Арестовать?
Все посмотрели на меня с уважением. И правда, за такие деньги нельзя не сажать, это и дураку понятно. Спроси кого хошь, он скажет: у честного гражданина столько денег не бывает. А если есть, значит награбил! Поинтересуются ведь: «Откуда гроши, человек хороший?» А ты ни «бе» ни «ме»!! Антон Петрович какой-то подарил… Это чтой-то, господа-товарищи, не верится, что такие гроши у нас дарят задарма! А тащите-ка сюда самого Антона Петровича, пусть и он ответит, как у него, врага народов, такая несоветская цифра завелась, что люди выговорить не в состоянии! «Так его взяли», – скажут. «Ага, взяли, значит не напрасно, у нас напрасно не берут». А теперь по стопам папочки и сынок пошел… Тоже огрести советское обчественное богатство ни за что ни про что мечтает! Так мы «гарантируем» ему вполне «тайно» десять лет!
За разговорами не заметили, что быстрые сумерки перешли в ночь. Все стояли вокруг Моти и не торопились в дом, где на полу была разложена солома и огромный брезент, которым мы укрывались. А для тепла мы на ночь влезали еще в мешки из-под картофеля.
– Тебе, Серый, надо ехать в Москву, – так мне сказали. – Лучше завтра. На свекле и без тебя управимся.
Тут Сандра громко замычала, и все подумали: с ней что-то происходит. Она разволновалась, слышно прямо было, как ее трясет.
– Чего она? – спросил Мотя.
– Хочет в Москву, – пояснил Корешок. – К товарищу Сталину. Она ведь