Другое дело – приметы, в них мы верим. Ну не то что верим, что было бы крайне глупо в период научно-технической революции, а некоторым образом считаемся. Судите сами: утром, в день Большого Пожара, Слава явился на дежурство в новой форменной рубашке. Наивернейшая и тревожная примета! Но еще не успели мы как следует чертыхнуться, как вошел Чепурин – в исключительно аккуратно выглаженных брюках. Здесь уже и сомнений быть не могло: день предстоит плохой. Но если Слава чего-то мычал и вяло отбивался, то подполковник и не пытался оправдываться: да, недосмотрел, установил, что жена выгладила брюки, уже сидя в машине, когда бежать домой и переодеваться было поздно.
Предвижу, что кое-кто может заикнуться, будто я сам себе противоречу и что пожарные, мол, суеверны. Да ничего подобного! Просто научно доказано и тысячу раз проверено, что на дежурство следует выходить в старой и неутюженной форме, – закон! Хорошо помню, как все мы – Вася, Слава, Леша и я утром получили новые сапоги и тут же их обули. Обрадовались, ослы! Через пятнадцать минут мы выехали тушить бензоколонку и вернулись обратно без подметок. В другой раз Леша гордый, как павлин, явился в новых брюках, которые после пожара в подвале уважающий себя работяга не взял бы на ветошь. А киоск с пингвином? Куда бы мы ни направлялись, Коля старается прокладывать маршрут таким образом, чтобы остановиться у «Пингвина». Здесь Леша собирает по двадцать копеек с носа и покупает мороженое, которое мы потребляем во все времена года, даже в мороз. А что? Говорят, сам Черчилль, будучи в Москве, заявил: «Народ, который зимой ест мороженое, победить нельзя!» Может, и не заявлял он такого или как-то по-другому, но вопрос в принципе поставлен правильно. Так о «Пингвине»: если он открыт – ура, братва, день будет спокойный, а вот если закрыт – жди пакости, научно доказано и проверено. В тот день, 13 февраля, «Пингвин» был закрыт на учет. Не пойму, что там можно учитывать – фанерные палочки?
И последняя примета: когда мы утром выехали, Слава прикурил, подпалил левый ус и минут десять по этому поводу сквернословил. А ругать вслух огонь нельзя, можно только про себя, причем постукивая пальцем по дереву или по лбу, если дерева нет.
Так что от примет, ребята, так просто не отмахнешься: даже Кожухов, который нещадно нас за них ругает, сокрушался, что именно в то утро черт дернул его надеть новую папаху.
К первым впечатлениям Гулина и Васи я ничего особо нового не прибавлю. Скажу только, что, увидев висящих на шторах людей и услышав гул, как на стадионе, я подумал: слава богу, что силы уже работают! Это не потому, что кто-то перехватил ответственность – с нас ее до конца пожара все равно никто не снимет, а потому, что оперативные дежурные безоружны. Если мы прибываем к объекту первыми, до пожарных машин, то оказываемся в самом гнусном положении. Дом горит, вокруг все бегают, жильцы кричат, видят нас – всеобщая радость, пожарные приехали, а мы-то ничего не можем, стволов-то у нас в «Волге» нет, а без ствола и разведку как следует не произведешь. И тогда по нашему адресу раздаются такие проклятья, что не знаешь, куда и деться. В таких случаях мы, генералы без армии, предпочитаем переждать где-то в переулке, пока не прибудут силы.
Но Гулин уже работал, и работал отлично! Это для нас крайне важно – правильно развернуться и начать атаку. По военным меркам в атаку пока что пошел взвод, но в образованную им брешь в обороне противника скоро ворвутся главные силы нашего гарнизона.
И еще я подумал: с вами наши молитвы, Нина Ивановна! Да не обрушатся в эти часы на 01 новые вызовы на пожары с повышенными номерами. А если уж они суждены, то хотя бы завтра: для того чтобы прихлопнуть этот пожар, нам будут нужны, совершенно необходимы все наличные силы гарнизона.
Итак, поблагодарив в душе Гулина и Нину Ивановну, я больше ни о чем постороннем не думал. Вася и Леша побежали в разведку, Слава – встречать силы и ставить автонасосы на гидранты, а я положил на стол лист пластика и быстро расчертил на нем поэтажный план Дворца.
Я этот пластик сохранил на память, он и сейчас передо мной. Пластик здорово потерт, в грязных пятнах – не документ, а кошачья подстилка. Не посвященный в наши пожарные дела ничего в моих каракулях не поймет: цифры и стрелки, крючки и закорючки, штрихи и иероглифы… Это – номера подразделений, направления боевых действий, количество людей и стволов на этажах, трехколенки, штурмовки и автолестницы, участки, где пожар локализован, и так далее. Хорошая домохозяйка, увидев у мужа на столе такой лист, брезгливо взяла бы его пальчиками и потащила выбрасывать (так оно и было – еле спас), я же, заполучив его через шесть лет, даже разволновался. Для меня сей лист – говорящий, одного взгляда достаточно, чтобы припомнить, как проходил бой.
Если кто думает, что тушение пожара происходит по заранее намеченному, четкому и отработанному плану, то он глубоко заблуждается.
Конечно, такие планы у нас имеются, но их главный недостаток в том, что они предусматривают пожар теоретический, то есть такой, каким он мыслится автору плана; в этом тщательно продуманном документе (он всегда лежал у меня в планшете наряду с другими) имелась схема водоснабжения, указывались подходы к объекту, пути развертывания сил в боевые порядки. Но будь его составитель хоть семи пядей во лбу, он никак не мог бы предусмотреть осложнений, созданных чрезвычайно быстрым распространением огня. Крупный пожар – это уравнение со многими неизвестными, которое с ходу и со шпаргалкой не решишь. Ну как, например, можно предвидеть, что такой-то лопух в кладовке с вещами оставит канистры с бензином? Как можно заранее узнать, что в перекрытиях и перегородках халтурщики-строители оставили сквозные дыры? А какой гений может предусмотреть, сколько людей окажется на верхних этажах во время пожара?
Но столь же неверно расхожее представление обывателя, что на пожаре царит полная неразбериха: на взгляд обывателя, пожарные суетятся, как рыбки в аквариуме, одни бегут наверх, другие вниз, что-то друг другу кричат, а что, куда, зачем – не поймешь.
Если честно, неразбериха, конечно, имеет место: в бою