Итак, на подмогу явился Дед, и у меня гора с плеч; наверное, к операции большого масштаба я был подготовлен лучше, но потушить холл, коридор и спасти людей – в этом Дед любому пожарному-генералу сто очков вперед даст. Фактически он принял руководство на себя: несколько слов, несколько жестов – и его сорвиголовы в считаные минуты задушили из трех стволов огонь в холле, залили пеной метров пятнадцать коридора, и мы ворвались в «Несмеяну» как раз вовремя. Лучше бы, конечно, минуты на две раньше, но за счет чего взять эти минуты? Не получилось раньше, и поэтому три женщины и Данилин, муж твоей подружки Клюквы, получили довольно сильные ожоги. «Несмеяна» уже горела, но, скажу тебе, Ольга, чистое золото твоя Клюква! Будь я молодой и холостой… эй, чего записываешь? Не поливай она с девчатами из тазиков двери и стену – огонь ворвался бы к ним минутой раньше, и тогда… Даже думать не хочется, что бы тогда с ними было. Они очень кричали, огонь уже хватал за пятки… Ну, поработали из стволов по огню, по людям, выводили и выносили – словом, пришли в самый раз, иначе было бы поздно, многие дыма наглотались, были без сознания. Ты между прочим отметь себе, что на пожаре в основном от дыма погибают, а не от огня… Двоих и я вынес, первую удачно, а со второй хлебнул горя, точнее сказать, не горя, а дыма. Запиши, что Чепурин совершил грубейшую ошибку, граничащую с головотяпством: несмотря на звуковой сигнал, предупреждающий о падении давления кислорода в баллоне до критического, я не успел своевременно спуститься вниз для замены баллона и минуту-полторы работал без КИПа, ну и наглотался, конечно, всякой дряни до одури. Помню, вынес ту, вторую, сбросил с себя боевку, уселся на пол и стал изображать инвалида первой группы. Где? В холле, в Ванином КИПе – с моим он побежал вниз, менять регенеративный патрон и кислородный баллон. Ты потом мне напомни, с КИПом у нас была связана одна пренеприятнейшая история… а ну ее к черту, тень на весь гарнизон… Теперь об интересующей тебя детали. Когда я сбросил с себя боевку, то остался в одной тельняшке, и женщина, та, вторая, которую я нежно, или как он там написал, прижимал к своей груди… вот трепач! – эту деталь запомнила, доложила супругу: так, мол, и так, спас меня какой-то пожарный-моряк. А супруг, как тебе известно, оказался не каким-нибудь хмырем, а директором универмага; навел справки, выяснил мою личность и после пожара явился в больницу. Притащил апельсинов на целый детский сад, шоколаду, банку икры, – видимо, он полагал, что я питаюсь главным образом этими продуктами; значит, торжественно явился, речь произнес, благодарил, жал руки и в качестве компенсации за понесенный мною ущерб при спасении его любимой жены предложил выкупить за наличный расчет дубленку, причем без всякой наценки – это он дважды и со значением повторил. А Кожухов – его кровать рядом с моей стояла – рявкнул во всю мощь своих обожженных легких: «Это у вас прейскурант такой – дубленку за жену? За свою жизнь вы бы небось еще джинсы без наценки прибавили? Кругом! Шагом марш!» Мы потом с полчаса хохотали, вспоминая, как директор попятился и растворился в воздухе…
А потом был десятый этаж, высотка… Но это уже в другой раз, на сегодня твое время истекло.
Чепурин все-таки рассказал мне о неприятнейшем случае, связанном с КИПом.
– Смотри, жалеть будешь, – предупредил он. – То, что у Клюквы два жениха труса отпраздновали, это для тебя в порядке вещей, даже особого гнева не вызвало, а если струсил пожарный? Да, милая, струсил, и никуда от этого факта не уйдешь. Ну, рассказывать или не будем