Зацепило это его за сердце. «Извел на чепуховину»!.. Это он-то?
А сватья Фетинья без всяких околичностей ляпнула:
– Дурью маешься. Сыздетства у тебя все шиворот-навыворот.
– Не возводи, сватья, напраслину. Сыздетства мысля моя далеко вперед направлена. Если и случались недочеты, то по причине моего отставания от своей мысли. Теперь этого не будет. За умственность мою внуки меня всю жизнь благодарить будут.
– Каждому по корове купишь?
– На такую недалекость у любого ума хватит. Я внуков своих выучу, в люди выведу – вот. Твоя корова им и задарма не нужна будет.
Тут же пожалел, что сболтнул про свою заветную думку. Но сватья, слава богу, ему не поверила, безнадежно махнула рукой – что с тебя возьмешь! Пусть и другие так же думают. Но придет пора учиться вдали от Мангиртуя ребятам – кто им поможет? У Марьиных нет отца, у Жамьяновых – матери. Но у тех и других есть он, дед Степан. И котелок у деда варит исправно, потому о внуках загодя позаботился. Все рты пораскрывают от удивления…
Сватья истопила баню, позвала его помыться. Он славно так распарился, размягченный, сидел на крылечке, покуривал, пил кислую ботвинью. Вечер был тихий, в теплом воздухе звенели комары, дымовым облачком висела мошка, мельтешили бабочки-крапивницы, с ликующими криками носились стрижи. Покойно было на душе Степана… За воротами послышался незнакомый звук, что-то заливисто прозвенело: три-ли-линь, три-ли-линь. Встать бы, поглядеть, что это такое, да лень шевелиться. Пока раздумывал – вставать не вставать, открылась калитка, и Андрюха Манзырев вкатил во двор велосипед. Из дома высыпали все ребята: Панкратка, Баирка, Акимка, Аришка. Обступили Андрюху со всех сторон. Велосипед – чудо из сказки: зеркалом блестит руль, небесной голубизной сияет краска на раме, лоснится тугая кожа сиденья, узорчатой резьбой покрыты резиновые шины, спицы колес что лучи солнца… Поглаживали, ощупывали велосипед внуки, с восхищением смотрели на Андрюху.
– Совсем новенький! – хвастал Андрюха. – В магазине батя купил. Я уже и ездить научился.
Он встал левой ногой на педаль, разогнался, сел в седло и покатил по двору, распугивая куриц треньканьем звонка. Акимка с Аришкой бежали следом, весело кричали.
Панкратка с Баиркой сели на завалинку.
– Хорошо Андрюхе, – сказал Баирка.
– Это конечно, – отозвался Панкратка. – Ну да что ему… У него есть отец.
– И мать тоже есть, – вздохнул Баирка.
Сделав несколько кругов, Андрюха подкатил к завалинке, слез с велосипеда, спросил:
– Ну, как я катаюсь?
– Хорошо, – сказал Панкратка.
– Молодцом, – подхватил Баирка. – Нам дашь попробовать?
– Н-не, ребята. Упадете и сломаете. Я сам и то падал.
– Ты же не сломал, – не отставал Баирка.
– Не, не просите. Не велел батя никому давать. Сказал: замечу – в амбар замкну.
– Сколько стоит эта штука? – спросил Андрюху Балаболка.
К его удивлению, цена оказалась не столь уж и великой. Посматривая на ребят, он задумчиво оглаживал голову: к ней льнула липучая мошка.
Из следующей поездки в город он привез сразу два велосипеда, один Панкратке, другой Баирке. Ребята были готовы прыгать от радости. Марья же, услышав, сколько он убухал денег, ахнула:
– Ну, батя… Ты, видно, совсем думать разучился.
– А почему должен Андрюха Манзырев перед моими внуками задаваться? Чем они хуже?
Ответила ему не Марья, ее опередила сватья Фетинья:
– Тем хуже, что – сироты. Есть у них дед, подсобить бы мог, да с ума спятил. Для чего им эти два колеса? Для баловства. Будут без пользы гонять по улицам. А задницу, прости господи, прикрыть нечем. А еще – «я их выучу»! На тебя понадейся – ты выучишь!
– Вы что на меня налетели? – обиделся дед Степан. – Будто на собрании прорабатываете. А доподлинных умственных рассуждений у вас нету. Скажи ты, дочка, и ты, сватья, в чем сила пчелы?
– А ну тебя, – рассердилась Фетинья. – Без того от твоих пчел в ушах одно жужжанье.
– Так говоришь потому, что сказать тебе нечего! – петушился Балаболка. – Пчела сама по себе маленькая, меду за один раз она приносит капелюшечку. Сила ее не в том, что много несет, а в том, что быстро ходит. В рабочее время пчела взад-вперед как пуля летает. Капелюшка по капелюшке – ложка.
– Ну, к чему ты завел про это? – спросила Фетинья. – Мы про Фому, ты про Ерему. Толчешь воду до мелкой пыли…
– Ты вникни, потом говори! Вот ты, к примеру, собралась за черемшой, за грибами или ягодами. Когда до места дотащишься? А Панка сядет на велосипед – чик-чик и, как пчела, там. Нарвал, набрал – обратно. Пока ты один раз сходишь, он три-четыре раза сбегает. Прямой и большой прибыток от этого получается.
– Ему некогда будет нынче за прибытком бегать, – сказала Марья. – До школы в прицепщиках проработает. А на будущий год и вовсе… Куда-то на учебу надо налаживать.
– Акимка на что?
Отбил все наскоки Степан Балаболка.
По селам в ту пору часто гуляли самые разные слухи. У кого-то родился щенок о двух головах и одна голова другую облаяла – к раздору это. Кто-то слышал, за селом всю ночь гукали филины – к мору, не иначе. Недавно под утро по небу огненное колесо прокатилось – к войне, тут уж и гадать нечего. Слухи эти никого сильно не беспокоили: хуже, чем было, уже быть не может. Что касается Степана Балаболки, то он к ним относился с нескрываемым презрением. Один слушок его, однако, задел за живое. Стали поговаривать люди, будто в скором времени проведут еще одну денежную реформу и тем, кто держит свои накопления дома в заначке, станут давать рубль за двадцать рублей. Сначала-то Степан Балаболка сказал себе: «Брехня!» И утвердился бы в этом, если бы мангиртуйцы начали сочувствовать ему. Плакали, мол, твои денежки, Степан Терентьевич. Тут было бы понятно: хотят сбить его с толку. А то ведь никто ничего ему не сказал. И заподозрил Степан, что неспроста это. Мангиртуйцы злонамеренно его не беспокоят. Сиди, дескать, дожидайся. Потом будут похохатывать…
Но Степан Балаболка не из тех, кого можно объехать на кривой кобыле.
Позвал он к себе Панкратку и Баирку. Чаю сварил, за стол усадил.
– Тайный разговор у нас будет.
Ребята подумали – шутит, засмеялись.
– А вот смеяться вам не к лицу. Люди взрослые. Мужики, можно сказать. Дайте мне слово, про сегодняшний разговор – никому ни гугу.
Панкратка с Баиркой ткнули под столом друг друга ногой, дали честное слово молчать.
– Вы у меня парни грамотные. Но и вам все разъяснить затруднительно. Вот купил я вам велосипеды. На меня был большой нажим