Он потянул дверцу сейфа на себя, открывая его пошире. Внутри имелось множество отделений и потайных ящиков, некоторые были оборудованы крошечными дверцами и замками. Старший стюард достал из кармана связку ключей на цепочке. Его волосатые руки дрожали, и он с трудом подобрал маленький ключик, которым открыл одно из отделений.
– Вот, пожалуйста, – объяснил он. – Все карточки внутри. Не тронуты. Завернуты в носовой платок, как я их и оставил. Этот тип, похоже, просмотрел все остальные образцы и не стал возиться с этими.
Макс заколебался:
– Может, он не смог до них добраться? Ведь они хранились в запертом отделении.
– Если бы… Только ведь я его не запирал. Замкнул позже. После убийства Тайлера. Вроде того чудака, что запер конюшню, когда лошадь свели. Что-то в этом роде. Она была открыта во время… вот какая штука. И еще кое-что. Злоумышленник украл все паспорта, не возвращенные владельцам. Но если он охотился за ними, то зачем? Что, черт возьми, вы об этом думаете?
Макс присвистнул.
– Это ведь усложнит жизнь их обладателям, когда они высадятся в Англии, не так ли?
– Еще как усложнит! – признал старший стюард. – Если, конечно, хоть кто-то из нас до нее доберется.
– Мистер Грисуолд! – резко одернул его коммандер Мэтьюз.
– Извините, сэр. Я имел в виду…
– Чьи паспорта пропали?
– Мистера Лэтропа, мисс Четфорд, капитана Бенуа и миссис Зия-Бей. Двоим последним это уже не повредит, но для остальных чревато серьезными неприятностями. И в довершение всего единственный, кто имел хоть какое-то представление о том, что за этим стоит, сэр Генри, наполовину мертв. У него возникла идея. Он сказал мне об этом, хотя и не объяснил, в чем она состоит. И если он не поправится…
Зазвонил телефон.
Разум Макса был словно одурманен, и немудрено. Когда Грисуолд взял трубку, Макс отметил, что на часах двадцать пять минут пятого. Выражение, проступившее на лице старшего стюарда, заставило братьев придвинуться ближе к аппарату. В установившейся тишине они могли слышать доносящийся из трубки голос доктора Блэка, корабельного врача:
– Мертв? Конечно нет, жив.
– Он поправится?
– Само собой. Сотрясения мозга нет. Ему придется полежать пару дней, и голова будет трещать, но он легко отделался.
– Когда мы сможем с ним поговорить?
– Завтра или послезавтра. Не раньше. Разве случившегося для вас не достаточно?
Грисуолд положил трубку. Раздался всеобщий вздох облегчения. В офисе явственно повеяло возрожденной надеждой, как будто кто-то снял колдовское заклятие.
– Теперь преступник от нас не уйдет! – торжествовал коммандер Мэтьюз, потирая руки. – Послушайте, мне нужно идти. У меня много дел. Мистер Грисуолд, Макс. Оставляю вас за главных. Расспросите людей, ожидающих в кают-компании, если хотите. Теперь, похоже, поимка убийцы только вопрос времени. В общем, продолжайте расследование.
Казалось, еще никогда тяжелая ночь не перетекала в утро так долго и мучительно. Всякий раз, когда Грисуолд приводил в свой офис следующего пассажира для допроса – увы, бесполезного, – Максу казалось, что часы остановились. Время текло медленно, и это не могло не раздражать. И все же бодрость и надежда не покидали Макса. В двадцать минут восьмого они с Грисуолдом были напуганы диким воплем, донесшимся со стороны кают-компании.
Только вбежав туда и оказавшись в гуще возбужденных людей, все еще сидевших под замком, они поняли, что это был крик ликования. Один из иллюминаторов был открыт, серый рассвет струился сквозь него, касаясь лиц, бледных в искусственном освещении. Пассажиры собрались вокруг иллюминатора. Ухмыляясь, третий помощник поманил Макса.
Когда Мэтьюз выглянул наружу, утренний ветер, холодный и усыпляющий, коснулся его век. Дымящееся туманом иссиня-черное море вздымалось и набегало, стоило «Эдвардику» нырнуть вниз, скатываясь с очередной длинной волны. Брызги жалили лицо Макса. Вскоре на горизонте, окрасившемся в серый цвет, он увидел далекие силуэты. Сначала маленькие, фиолетовые, с пятнышками в небе над ними, они постепенно превратились из точек в корабли. Макс увидел трубы с султанами черного дыма и длинные низкие корпуса, над которыми возвышались орудийные башни. Быстрые и поджарые, как терьеры, эсминцы заступили на боевое охранение.
Хупер снял спасательный жилет, бросил его на стул и похлопал Макса по спине.
– Гора с плеч, паря, – просто сказал он. – Военно-морской флот здесь.
Глава восемнадцатая
– Этот удар по тыкве, – заметил сэр Генри Мерривейл не без скромной гордости, – был просто замечателен. Он, вероятно, навсегда испортит очертания моего поистине шекспировского черепа. Но со мной не случалось ничего подобного с тех пор, как я играл в регби за команду Кембриджа в тысяча восемьсот девяносто первом году.
Он натянул одеяло на грудь и откинулся на подушки, стараясь не двигать без надобности головой. И тем не менее выражение на его лице было почти приветливым – редкость для Г. М.
Макс уставился на него.
– Послушайте, – пришел в недоумение молодой человек, – с вами что-то не так?
– Не так? Да, я уверен: что-то действительно не так! Я инвалид – вот кто я. Но ныть и жаловаться не в моих правилах, не правда ли?
– Вы уверены, – усомнился Макс, – что удар вас не доконал? Я ожидал застать вас в бреду, проклинающим свой жалкий жребий. В чем дело?
Г. М. выглядел удивленным.
– Да ни в чем. Мужчину шрамы украшают, сынок. Это знак отличия. Причем первый, что я получил, занимаясь своим ремеслом, за четверть века. И что еще приятнее, все на борту носятся ошпаренными кошками по первому моему слову. Хо! Куриный бульон. Жрать, жрать и жрать. Вина пассажирам не подают – только не мне. Знаете, держу пари… – лицо его сделалось мечтательным, – держу пари, что, вздумай я сфотографироваться в кителе с медными пуговицами и фуражке с золотым галуном на капитанском мостике, коммандер отдал бы соответствующий приказ. Нет, со мной все в порядке. Есть только одна вещь, которой я не переношу. Вот, слушайте, опять начинается.
У-у-у! Это взревел корабельный гудок, исполняющий роль противотуманной сирены. Г. М. поморщился и сжал руками голову, злобно уставившись на потолок.
Здесь, наверху, на шлюпочной палубе, противотуманный горн звучал особенно громко. «Эдвардик» полз так медленно, что слышен был плеск воды, набегающей на его борта ласковыми волнами, как в тихом озере.
Макс ринулся в атаку:
– Послушайте, Г. М., через минуту сюда поднимутся все остальные и ввалятся к вам. Я подумал, что смогу их опередить. Знаете, какой сегодня день?
– Может быть, четверг?
– Полдень пятницы. Вас вывели из строя в четверг, ранним утром. Врач запретил все визиты до сегодняшнего дня. Люди в смятении, гадают, когда мы высадимся и где. Некоторые утверждают, что это случится уже завтра, хотя воскресенье кажется мне более вероятным днем.
– Я слышал, у нас есть конвой.
– Да, нас теперь сопровождают. В этом вся суть. Опасность не миновала, но уменьшилась настолько, что люди начинают сходить с ума из-за другого. Это я про разгуливающего по теплоходу убийцу, на счету которого уже три жизни.
– Вот как?
– Когда мы увидели эсминцы в четверг утром, нас посетило чувство небывалого единения. Но потом мы вспомнили об убийствах и теперь опасаемся встреч наедине в коридоре. С этим надо что-то делать. Вы помните, что с вами случилось, когда прозвучала ложная тревога?
Откинувшись на подушки, Г. М. поправил очки и покрутил большими пальцами сложенных на животе рук.
– О да, сынок. Я помню.
– Вы видели, кто вас ударил? Или кто убил помощника старшего стюарда?
– Нет.
Настроение у Макса упало.
– Но если это вас как-то утешит, – тихо добавил Г. М., – мне и не нужно было этого видеть. Я и так могу вам сказать, кто совершил убийства, почему и зачем. Я могу объяснить, откуда взялись отпечатки пальцев призрака, почему они там оказались и что это была за игра. – Лицо его помрачнело. – Вы ведь доверяете старику, сынок. Позвольте мне поиграть в кошки-мышки. Я знаю, что делаю.
У-у-у! Над головой снова взвыл противотуманный гудок, и Г. М. поморщился.
– Во всем этом