Настал вечер. Император переоделся в простое платье и, смешавшись с толпою евнухов – всего человек около сорока, – вышел через ворота «Восточные цветы». Пройдя два с лишним ли, шествие достигло квартала «Безмятежная тишина». Здесь и жила матушка Ли. Император подал евнухам знак остаться, а сам, в сопровождении Чжан Ди, легким шагом вступил внутрь небольшого домика.
Матушка Ли вышла навстречу гостям, провела их в гостиную и, откинув всякое смущение, принялась расспрашивать о том о сем. Подали разнообразные лакомства и фрукты, и среди них – белоснежные, душистые корни лотоса, налитые, с прозрачною кожицей яблоки, крупные, величиной с куриное яйцо финики. Таких плодов у матушки не подавали даже знатным сановникам. Хуэй-цзун отведал всего понемногу. Матушка Ли уже довольно долго потчевала императора, а воспитанницы все не было. Хуэй-цзуну не оставалось ничего иного, как сидеть и терпеливо ждать.
Вскоре Чжан Ди попрощался и ушел. Матушка Ли пригласила Хуэй-цзуна в маленький покойчик по соседству. Около окна стоял тисовый столик, на нем лежало несколько ценных книг в футлярах. За окном виднелась рощица молодого бамбука, ветви его бросали на окно причудливые тени. Хуэй-цзун сел, на душе было покойно и радостно. Но девушка по-прежнему не показывалась.
Спустя некоторое время матушка Ли повела Хуэй-цзуна во внутренние покои. Здесь ему предложили жареную оленину, маринованную курицу, рыбный фарш, баранину и прочие подобные яства. Кроме того, подали душистый рис. Хуэй-цзун кое-как съел одно кушанье, а хозяйка хлопотала вокруг него, стараясь любезными речами оттянуть время. Девушка все не показывалась.
Хуэй-цзун начал уже сомневаться, выйдет ли она вообще, но тут мамаша Ли вдруг объявила, что ему надо помыться. Хуэй-цзун наотрез отказался. Матушка Ли наклонилась к нему и прошептала на ухо: «Дочь от природы на редкость чистоплотна, вы уж не отказывайтесь». Хуэй-цзуну ничего иного не оставалось, как пройти за матушкой Ли в небольшую купальню, занимавшую нижнюю часть невысокой башенки, и помыться. После омовения матушка Ли опять пригласила императора во внутренние покои, где стол снова ломился от мясных и рыбных блюд, от плодов суши и моря, а бокалы слепили глаз новизною и чистотой. Матушка Ли опять принялась потчевать гостя. А девушка так и не появлялась.
Немалое время спустя матушка Ли взяла свечу и провела Хуэй-цзуна в спальню. Подняв дверную занавеску и войдя, Хуэй-цзун увидел посреди комнаты ярко горевший фонарь, однако молодой хозяйки не было и здесь. Хуэй-цзун дивился все больше и то присаживался к столику, то бродил между лежанками.
Опять протекло немало времени, и наконец появилась матушка Ли и под руку с ней – девица. Она ступала медленно. Одета была просто, на бледном лице ни пудры, ни румян. По-видимому, она только что приняла ванну и нежною прелестью напоминала поднявшийся над водой лотос. Заметив желание императора, она посмотрела надменно и даже не поклонилась.
А матушка Ли тем временем шепнула Хуэй-цзуну: «Характер у дочери очень строптивый, вы уж не обижайтесь».
Хуэй-цзун не сводил глаз с красавицы, залитой ярким светом фонаря. Девушка была полна сокровенной прелести и тайного изящества, зрачки ясно блестели. Хуэй-цзун спросил, сколько ей лет, она промолчала. Он сделал еще две или три попытки заговорить с нею, она только отошла подальше и села.
А матушка Ли снова склонилась к уху Хуэй-цзуна и прошептала: «Дочь любит посидеть молча. Вы уж не сердитесь». С этими словами она вышла из комнаты, опустив за собой дверную занавеску.
Тут девушка встала, сняла темную шерстяную куртку и осталась в легкой шелковой кофте. Приподняв правый рукав, она сняла со стены лютню и, опершись на стол, села на скамейку. Она заиграла «Дикий гусь опустился на отмель». Легко и небрежно перебирала она струны, звуки, лившиеся из-под пальцев, таяли вдали.
Хуэй-цзун неприметно для себя заслушался и забыл всю свою досаду. Но едва она кончила играть, как запел петух. Хуэй-цзун быстро встал и, откинув занавеску, вышел.
Услышав его шаги, матушка Ли вскочила и поднесла гостю напиток из абрикосов, финиковое пирожное, печенье и другие сладости. Хуэй-цзун выпил лишь бокал абрикосового напитка и покинул дом. Ожидавшие его евнухи проводили императора во дворец.
Это произошло в семнадцатый день восьмого месяца в третий год «Дагуань».
Когда Хуэй-цзун удалился, матушка Ли осторожно сказала девушке:
– Чжао не лишен вежливости и обходительности, почему ты была с ним так холодна?
– Он всего лишь презренный торговец! – с гневом ответила девушка. – Почему я должна угождать ему!
Матушка Ли в ответ рассмеялась:
– По твоей гордости тебе бы надо быть женою вельможи!
Между тем слухи о случившемся поползли по столице, и вскоре все узнали, что император удостоил матушку Ли посещением. Когда это дошло до ушей самой матушки Ли, она перепугалась насмерть и плакала дни и ночи напролет.
– Если это и вправду был император – мы погибли! – сказала она воспитаннице сквозь слезы.
– Не бойтесь, – успокоила ее девушка, – император просто хотел посмотреть на меня. Неужели он так жесток, чтобы меня убить? Ведь и в ту ночь он мог бы употребить насилие. Однако не пожелал. Самое грустное во всем – это моя горькая судьба: я существо столь низкое, что, соприкоснувшись со мною, император попадет в неудобное положение. Опасаться же того, что император разгневается и погубит нас обеих, по-моему, нечего: он и сам не захочет, чтобы эта некрасивая история получила широкую огласку. Не тревожьтесь понапрасну.
В первый месяц следующего года император послал к красавице Чжан Ди с подарком – подарил ей «Змеиную лютню». Это была старинная лютня, покрытая желтым и черным лаком. Узор на ней напоминал крапинки на шкуре змеи, отчего она и получила свое название. Лютня принадлежала к числу дворцовых сокровищ. Кроме лютни, император велел передать девице пятьдесят лянов серебром.
В третий месяц Хуэй-цзун снова отправился тайком к матушке Ли. Девушка – как и в прошлый раз, в простом наряде, без всяких украшений – встретила его низкими поклонами у входа. Обрадованный таким приемом, Хуэй-цзун поспешил взять ее под руку и повел в дом. Войдя, он заметил, что комнаты искусно убраны и стали словно бы просторнее. Все места, где он сидел или ходил, были устланы шелком, расшитым извивающимися драконами. Знакомый ему маленький покойчик превратился в роскошную палату: стропила разрисованы цветными узорами, перила покрыты красным лаком; зато от скромной привлекательности не осталось и следа.
Матушка Ли, завидев императора, спряталась. Когда же ее позвали, она