– Вы, конечно, не откажетесь от чайку. Садитесь, я сейчас подам.
Энергичная и подвижная, она быстро принесла из задней комнаты большой поднос, на котором стояла тарелочка с хрустящим хлебом, чайник и внушительных размеров блюдо с жареной рыбой, затем, держась очень прямо, села за стол и принялась угощать гостей, всем своим видом показывая, что уж кто-кто, а она голову никогда не теряет.
– Ну, как дела, Флорри? – спросила Дженни, отхлебнув чаю и слегка причмокнув от удовольствия.
– Не могу пожаловаться. Только вот с ларьком хлопотно.
– Ведь это всегда так, Флорри.
– Всегда.
– Опять этот дурацкий городской совет?
– Ну конечно совет с его фокусами. Думают, раз я женщина, так надо мной можно сколько угодно измываться.
– Ничего, недельки через две все устроится.
– Через три, милочка.
– Не важно. Все эти хлопоты с лихвой окупятся, Флорри.
– Иной раз я не очень-то в этом уверена.
Флорри покачала головой, подавленная своими бесконечными тяжбами с чинушами: и почему только мир устроен так несправедливо, почему в нем господствуют мужчины? Казалось, она хмуро припоминала все беды, все, что вытерпели и выстрадали представительницы ее пола со времен грехопадения Евы.
Дженни улыбнулась Стефену, желая вовлечь его в разговор.
– Летом торговля здесь на славу. Флорри арендует ларек около бульвара. Ее все знают: креветки и моллюски у нее замечательные!
– Мне так думается, что я известна и мелкой камбалой. – Флорри была явно оскорблена тем, что Дженни забыла упомянуть об этом немаловажном обстоятельстве.
– Ну конечно, дорогая.
– Та, которую мы сейчас едим, просто великолепна, – вежливо заметил Стефен.
– Это не мелкая камбала, а крупная, – мрачно поправила его Флорри. – Кушайте на здоровье. В море ее сколько угодно.
Еда была вкусная и обильная, комната уютная, в камине весело потрескивал уголь, однако Стефену было не по себе: он чувствовал, что с самого начала возбудил недоверие хозяйки. Ему-то это было глубоко безразлично, но он счел необходимым – не ради себя, а ради Дженни – завоевать расположение торговки рыбой. Простою вежливостью, как он понял, тут ничего не добьешься – скорее наоборот. Он заметил, что Флорри неравнодушна к рыжему коту, усевшемуся на ручку ее кресла, – она то и дело давала ему куски со своей тарелки, – и, вынув из кармана блокнот и карандаш, принялся, пока обе женщины были заняты немногословной, однако дружеской беседой, рисовать кота.
Десять минут – и рисунок готов. Стефен оторвал листок и молча протянул его Флорри.
– Ну… скажу я вам… – На ее подвижном лице отразились удивление, нерешительность, боязнь опростоволоситься – самые разнородные чувства, сменившиеся наконец удовольствием. – Да ведь это Рыжик – как живой. Вы, значит, будете художник?
– Если рисунок вам понравился, вы, надеюсь, согласитесь принять его от меня на память?
– Этак у вас и денег никогда не будет: разве можно раздаривать вещи?
Хоть это и было сказано не без иронии, тем не менее Флорри была явно довольна. Когда Стефен после чая заявил, что пойдет немножко прогуляться, она крикнула ему вслед:
– Остерегайтесь ветра. Ведь Маргейт смотрит прямо на Северный полюс.
Этот географический факт был абсолютно точен, но в противоположность Флорри Стефен любил холод: он всегда хорошо себя чувствовал в прохладную погоду. И сейчас, выйдя на приморский бульвар – пустынный в это время года, поскольку курортный сезон еще не начался, – он сразу ощутил прилив сил в своем ослабевшем после болезни теле. Целительный воздух, колючий, словно ледяное шампанское, без усилия наполнял его легкие, вызывал краску на щеках, бодрил. Впервые после суда в нем вспыхнула искорка оптимизма, однако он решил, что еще недели две не будет браться за работу – не будет даже делать наброски или писать маслом, как предполагал ранее, – а постарается раз и навсегда избавиться от этого дурацкого заболевания, которое на протяжении стольких лет то и дело докучало ему. Стоя один на бульваре в сгущавшихся сумерках, среди безбрежного серого простора, где небо сливалось с морем, а ветер гудел и вздыхал у него в ушах, словно в большой морской раковине, и песок, завихряясь, опадал у его ног, Стефен почувствовал, как кровь быстрее побежала у него по жилам, и, подняв голову, устало подумал:
«Может быть… я еще докажу… что я не совсем конченый человек… кто знает».
Глава XIV
Шли дни, и настроение Стефена все улучшалось. Как ему было хорошо с этими простыми женщинами, которых люди его класса, несомненно, сочли бы «вульгарными»! А ему было с ними так легко, больше того: ему казалось, что он и сам такой же. Жизнь этого пропахшего солью района у гавани, приход и уход рыбачьих шхун, выгрузка улова – все интересовало его, отвлекало его ум от горьких размышлений. Рано утром он ходил с Флорри на рыбный рынок, где наблюдал за тем, как она ловко покупает товар, вовремя ловя взгляд аукционщика, чей охрипший голос вел постоянную войну с грохотом лебедок. Постепенно Стефен стал удлинять свои прогулки по прибрежным скалам, спал с открытым окном, не боясь бриза. Но самым замечательным было купание. Хотя купальный сезон еще не наступил и в воде действительно чувствовалась близость Северного полюса, на что не без сарказма не раз указывала Флорри, удержать Стефена было невозможно. Каждое утро он отправлялся на мол и бросался в воду, не отставая от местных смельчаков – членов клуба «Купайся круглый год», – те и в самом деле, как сообщил один из его новых знакомых, купались, даже когда на земле лежал снег. Это резкое погружение в холодную воду как раз и оказалось тем стимулирующим средством, которое больше, чем что-либо, ускорило выздоровление Стефена, возродив в нем не только желание писать, но и то, что было куда важнее: веру в свои творческие силы.
Он много времени проводил один: Флорри либо хлопотала, добывая разрешение на аренду, либо наблюдала за сооружением ларька, у Дженни полно было дел в лавке, а Эрни каждый день объезжал клиентов на тележке. Тем не менее в среду решено было «всем семейством» отправиться на экскурсию.
– А вы сможете поехать? – спросил Стефен Флорри.
– Мешай дело с бездельем, проживешь век