А Стефен начал делать эскизы для большой картины, где он собирался использовать предварительные наброски, сделанные во время представлений. Картина должна была называться «Цирк». Задача была не из легких: Стефен задумал сложную композицию с множеством фигур и широкой гаммой гармоничных и контрастных тонов. У него не было ни мастерской, ни достаточно большого холста, и он решил последовать примеру старых мастеров и для начала сделать все в уменьшенном масштабе и без деталей. В процессе работы замысел захватил его целиком. Он уже чувствовал, что материал, собранный им в результате терпеливейших наблюдений и зарисовок на протяжении многих недель, должен принести хорошие плоды.
После завтрака в «Сиреневом отеле» стрелка барометра, указывавшая на перемены в настроениях Эмми, начала медленно, но неуклонно приближаться к «ясно». Ни Честер, ни Ламберты больше не появлялись – это знакомство, по-видимому, сошло на нет. У Стефена в душе давно гнездилось подозрение, что Честер и Эмми были когда-то увлечены друг другом. Быть может, оно возникло из какого-нибудь случайно оброненного Глином замечания, и теперь он испытывал радость, видя, как мало огорчена Эмми тем, что эти отношения оборвались. У Эмми, как и у других циркачей, нашлись свои дела в Ницце. Сестра мадам Арманд, проживавшая на окраине, сразу за предместьем Сен-Рош, держала небольшую шляпную мастерскую, изготовлявшую преимущественно соломенные карнавальные шляпки. Эмми, как большинство француженок, была чрезвычайно способна ко всякого рода рукоделию, и теперь она каждый вечер степенно садилась в трамвай и отправлялась «немножко подработать себе на булавки» в мастерскую «Соломенная шляпка». Поэтому Стефен виделся с ней еще реже, чем прежде. Однако он чувствовал себя спокойнее. Эти неожиданно обнаружившиеся новые стороны ее натуры – скромность и трудолюбие – пришлись ему очень по душе. Однако такая работа, вероятно, была однообразна и утомительна, и Стефен решил, что должен как-то скрасить ее монотонность. В «Кларьон-де-Нис» он прочел, что ангажированная на сезон оперная труппа дает в следующий понедельник в помещении городского казино «Богему». Стефен решил, что это романтическое изображение жизни студента в Париже должно понравиться Эмми, и при следующей встрече предложил ей:
– Давай пойдем в понедельник в театр.
– В театр? – Она как будто слегка растерялась. – Разве ты не собираешься работать над своей картиной?
– Вечером – конечно нет.
– Ну что ж… если тебе так хочется…
– Отлично. Я возьму сегодня билеты.
Он отправился пешком в казино и взял два билета в бельэтаж, затем, зная, как Эмми любит «кутнуть», заказал на вечер столик в ресторане. Готовясь к этому вечеру, он снова ощутил то мучительное волнение, которое всегда охватывало его при мысли о том, что он останется с Эмми наедине.
Настал понедельник. Изготовив очередную серию портретов, Стефен тщательно вымылся в жестяном тазу за фургоном, надел чистую рубашку, которую выстирал себе накануне, и костюм. Он был уже вполне готов, когда услышал за спиной шаги Эмми. Он обернулся и замер, увидя, что лицо ее выражает сожаление.
– Что случилось?
– Я не могу пойти с тобой сегодня.
– Не можешь?
– Нет. Сестра мадам Арманд заболела гриппом. Я должна побыть с ней.
– Мадам Арманд может сделать это сама.
– Нет-нет, там у них очень срочный заказ. Мадам с этим не справится.
– Но мне кажется…
– Нет, право же, я никак не могу.
Наступило довольно продолжительное молчание.
– Ну что ж… Нет так нет. – Он был глубоко разочарован, но старался не подать виду.
– Ты пригласи кого-нибудь еще. Жалко, если пропадут билеты.
– Черт с ними! Какое это имеет значение?
– Мне, право, жаль. – Она сочувственно похлопала его по руке. – Может, как-нибудь в другой раз.
Ее озабоченный, огорченный вид смягчил боль разочарования. И все же, когда Стефен, поглядев ей вслед, медленно обернулся и выплеснул мыльную воду из таза, у него было такое расстроенное лицо, что Джо-Джо, наблюдавший всю эту сцену, полулежа на ступеньке и опираясь на локоть, поднялся и подошел к нему.
– Как дела? – спросил он, не переставая ковырять соломинкой в зубах.
– Все в порядке.
– Ты что-то разоделся.
– Да, я надел костюм, если ты это имеешь в виду.
– Куда же ты собрался?
– В театр. Пойдем со мной. Дают «Богему».
– Это что – водевиль?
– Нет, опера.
– Опера – это не для меня. Пойдем лучше в «Провансаль», выпьем.
Они пересекли площадь и направились к ближайшему кафе, находившемуся под особым покровительством труппы Пэроса. Это был славный, хоть и дешевенький ресторанчик с длинными столами и скамейками, стоявшими не только в помещении, но и прямо под открытым небом. Внутри было темновато, играла радиола, посетители сидели, скинув пиджаки. Джо-Джо кивнул каким-то рабочим, которые по пути домой зашли пропустить по стаканчику.
– Ты какую отраву предпочитаешь, аббат?
– Все равно… Ну, хоть вермут…
– Вермут! Quelle blague! [34] Будешь пить коньяк. – Джо-Джо крикнул, чтобы подали перно и коньяк.
Напитки разносила рослая молодая особа с голыми красными руками, у нее были круглые крепкие груди, которые перекатывались под блузкой, словно два кокосовых ореха.
– Чем плоха красотка? – Джо-Джо привычным жестом процедил перно через кусочек сахара, затем с наслаждением глотнул мутную беловатую жидкость. – Ее зовут Сузи. И это не какая-нибудь потаскушка. Хозяйская дочка. Почему бы тебе не попытать счастья? Такие здоровенные девки любят невысоких мужчин.
– Поди ты к черту.
Джо-Джо усмехнулся.
– Вот это лучше. Вся твоя беда в том, что ты вечно держишь себя в узде.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Sacrébleu! Мог бы немножко дать себе волю. Ты же не тряпка, я в этом убедился тогда ночью… когда ты прыгнул с трамплина. Тебе нужно завить горе веревочкой. Плюнуть на все и загулять. Напиться, загулять так, чтоб чертям тошно стало.
– Я пробовал. У меня это как-то не получается.
Оба помолчали.
– В «Негреско» каждый вечер чай и танцы – очень шикарно. Может, тебе стоит заглянуть туда.
В словах Джо-Джо прозвучал какой-то намек, но Стефен лишь отрицательно покачал головой.
Джо-Джо развел руками. Затем сказал:
– А что случилось с красавицей-велосипедисткой?
– Она должна навестить сестру мадам Арманд.
– У Арманд есть сестра? Неужто еще одна такая сука рыщет по нашей многострадальной земле?
– У нее шляпная мастерская в Люнеле, за Сен-Рошем. И она больна.
– Вот оно что! – Джо-Джо кивнул. – Подвиг милосердия.